Штамм 13. Книга 1. Внедрение

Глава 23. На перилах

Только Алекс знал эти коридоры настолько хорошо, что мог везти нас с закрытыми глазами, но каждый раз мы оказывались в тупике.

Софи не могла идти, а вскоре и вовсе перестала пытаться, поэтому мы уже несли ее, бледную, в полубессознательном состоянии. Не думаю, что мы сами смогли бы продержаться долго, все чаще останавливаясь, чтобы откашляться. Я уже было смирилась с мыслью о том, что угарный газ убьет нас, и пусть лучше он, чем Бэр, в тот момент, когда из огня выплыла огромная тень в еще более огромном пожарном костюме.

Все плыло и плясало языками пламени перед моими глазами, и я попятилась, когда тень пошла на нас, но Алекс остановил меня. Далее в памяти - один туман, красно-бурый, рябой, помню лишь то, что случилось, когда нас выволокли на улицу.

- Эй, вставай, Белль, мы почти в безопасности, - я чувствовала его дыхание так близко, что вынуждена была подчиниться. Софи уже была без сознания.

Фигура в пожарном костюме наконец-то показалась мне знакомой, и я увидела Монтеро в черных пятнах копоти и грязи. Он посмотрел на меня и усмехнулся, приоткрыв рот и показав желтоватые неровные зубы, но я не чувствовала страха по отношению к этому большому, в прямом смысле этого слова, человеку. Он нас спас, и я была благодарна.

- Нужно уезжать, - вновь сказал Алекс, и я кивнула и пошла в сторону броневика, но тут же остановилась.

К его колесу жался кот. Мой рыжий мурчащий Джо, чей дом оказался разрушен, но он все еще оставался в живых.

Не чудо ли?

- Алекс, я не могу его здесь оставить, я тебе потом все объясню, я... ­ затараторила я, подхватив кота на руки.

Алекс не стал слушать, а просто запихнул меня в танк и мы тронулись.

Друзей не бросают одних, верно?

***

У Теро была аптечка, и мне удалось привести Софи в чувства. Она очнулась и долгое время ничего не говорила, а потом отвернулась, и ее плечи начали ритмично вздрагивать. Она плакала. Бесшумно. Горько.

Я попыталась обнять подругу, но она грубо оттолкнула все мои попытки жалости. Мы еще долгое время ехали в молчании.

Когда Софи переставала плакать, она смотрела перед собой в одну точку несколько минут, не выражая на лице ни единой эмоции, а потом вновь заливалась тихими рыданиями. И ничего с этим нельзя было поделать.