Глава XI. ЕДИНИЦА
По окончании годичного траура бабушка оправилась несколько от печали, поразившей ее, и стала изредка принимать гостей, в особенностей детей -- наших сверстников и сверстниц. В день рождения Любочки, 13 декабря, еще перед обедом приехали к нам княгиня Корнакова с дочерьми, Валахина с Сонечкой, Иленька Грап и два меньших брата Ивиных. Уже звуки говора, смеху и беготни долетали к нам снизу, где собралось все это общество, но мы не могли присоединиться к нему прежде окончания утренних классов. На таблице, висевшей в классной, значилось: Lundi, de 2 а 3, Maitre d'Histoire et de Geographic [Понедельник от 2 до 3 -- учитель истории и географии], и вот этого-то Maitre d'Histoire мы должны были дождаться, выслушать и проводить, прежде чем быть свободными. Было уже двадцать минут третьего, а учителя истории не было еще ни слышно, ни видно даже на улице, по которой он должен был прийти и на которую я смотрел с сильным желанием никогда не видать его. -- Кажется, Лебедев нынче не придет, -- сказал Володя, отрываясь на минуту от книги Смарагдова, по которой он готовил урок. -- Дай Бог, дай Бог... а то я ровно ничего не знаю, однако, кажется, вон он идет, -- прибавил я печальным голосом. Володя встал и подошел к окну. -- Нет, это не он, это какой-то барин, -- сказал он. -- Подождем еще до половины третьего, -- прибавил он, потягиваясь и в то же время почесывая маковку, как он это обыкновенно делал, на минуту отдыхая от занятий. -- Ежели не придет и в половине третьего, тогда можно будет сказать St.-Jérôme'у, чтобы убрать тетради. -- И охота ему хо-о-о-о-дить, -- сказал я, тоже потягиваясь и потрясая над головой книгу Кайданова, которую держал в обеих руках. От нечего делать я раскрыл книгу на том месте, где был задан урок, и стал прочитывать его. Урок был большой и трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть что-нибудь запомнить из него, тем более что находился в том раздраженном состоянии, в котором мысли отказываются остановиться на каком бы то ни было предмете. За прошедший урок истории, которая всегда казалась мне самым скучным, тяжелым предметом, Лебедев жаловался на меня St.-Jérôme'y и в тетради баллов поставил мне два, что считалось очень дурным. St.-Jérôme тогда еще сказал мне, что ежели в следующий урок я получу меньше трех, то буду строго наказан. Теперь-то предстоял этот следующий урок, и, признаюсь, я сильно трусил. Я так увлекся перечитыванием незнакомого мне урока, что послышавшийся в передней стук снимания калош внезапно поразил меня. Едва успел я оглядеться, как в дверях показалось рябое, отвратительное для меня лицо и слишком знакомая неуклюжая фигура учителя в синем застегнутом фраке с учеными пуговицами. Учитель медленно положил шапку на окно, тетради на стол, раздвинул обеими руками фалды своего фрака (как будто это было очень нужно) и, отдуваясь, сел на свое место. -- Ну-с, господа, -- сказал он, потирая одну о другую свои потные руки, -- пройдемте-с сперва то, что было сказано в прошедший класс, а потом я постараюсь познакомить вас с дальнейшими событиями средних веков. Это значило: сказывайте уроки. В то время как Володя отвечал ему с свободой и уверенностью, свойственной тем, кто хорошо знает предмет, я без всякой цели вышел на лестницу, и так как вниз нельзя мне было идти, весьма естественно, что я незаметно для самого себя очутился на площадке. Но только что я хотел поместиться на обыкновенном посте своих наблюдений -- за дверью, как вдруг Мими, всегда бывшая причиною моих несчастий, наткнулась на меня. "Вы здесь?" -- сказала она, грозно посмотрев на меня, потом на дверь девичьей и потом опять на меня. Я чувствовал себя кругом виноватым -- и за то, что был не в классе, и за то, что находился в таком неуказанном месте, поэтому молчал и, опустив голову, являл в своей особе самое трогательное выражение раскаяния. -- Нет, это уж ни на что не похоже! -- сказала Мими. -- Что вы здесь делали? -- Я помолчал. -- Нет, это так не останется, -- повторила она, постукивая щиколками пальцев о перила лестницы, -- я все расскажу графине. Было уже без пяти минут три, когда я вернулся в класс. Учитель, как будто не замечая ни моего отсутствия, ни моего присутствия, объяснял Володе следующий урок. Когда он, окончив свои толкования, начал складывать тетради и Володя вышел в другую комнату, чтобы принести билетик, мне пришла отрадная мысль, что все кончено и про меня забудут. Но вдруг учитель с злодейской полуулыбкой обратился ко мне. -- Надеюсь, вы выучили свой урок-с, -- сказал он, потирая руки. -- Выучил-с, -- отвечал я. -- Потрудитесь мне сказать что-нибудь о крестовом походе Людовика Святого, -- сказал он, покачиваясь на стуле и задумчиво глядя себе под ноги. -- Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших ко, роля французского взять крест, -- сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, -- потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, -- прибавил он, делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, -- и наконец влияние этого похода на европейские государства вообще, -- сказал он, ударяя тетрадями по левой стороне стола, -- и на французское королевство в особенности, -- заключил он, ударяя по правой стороне стола и склоняя голову направо. Я проглотил несколько раз слюни, прокашлялся, склонил голову набок и молчал. Потом, взял перо, лежавшее на столе, начал обрывать его и все молчал. -- Позвольте перышко, -- сказал мне учитель, протягивая руку. -- Оно пригодится. Ну-с. -- Людо... кар... Лудовик Святой был... был... был... добрый и умный царь... -- Кто-с? -- Царь. Он вздумал пойти в Иерусалим и передал бразды правления своей матери. -- Как ее звали-с? -- Б...б...ланка. -- Как-с? буланка? Я усмехнулся как-то криво и неловко. -- Ну-с, не знаете ли еще чего-нибудь? -- сказал он с усмешкой. Мне нечего было терять, я прокашлялся и начал врать все, что только мне приходило в голову. Учитель молчал, сметая со стола пыль перышком, которое он У меня отнял, пристально смотрел мимо моего уха и приговаривал: "Хорошо-с, очень хорошо-с". Я чувствовал, что ничего не знаю, выражаюсь совсем не так, как следует, и мне страшно больно было видеть, что учитель не останавливает и не поправляет меня. -- Зачем же он вздумал идти в Иерусалим? -- сказал он, повторяя мои слова. -- Затем... потому... оттого, затем что... Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно смотреть на меня, я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного звука. Учитель минуты три смотрел на меня, потом вдруг проявил в своем лице выражение глубокой печали и чувствительным голосом сказал Володе, который в это время вошел в комнату. -- Позвольте мне тетрадку: проставить баллы. Володя подал ему тетрадь и осторожно положил билетик подле нее. Учитель развернул тетрадь и, бережно обмакнув перо, красивым почерком написал Володе пять в графе успехов и поведения. Потом, остановив перо над графою, в которой означались мои баллы, он посмотрел на меня, стряхнул чернила и задумался. Вдруг рука его сделала чуть заметное движение, и в графе появилась красиво начерченная единица и точка; другое движение -- и в графе поведения другая единица и точка. Бережно сложив тетрадь баллов, учитель встал и подошел к двери, как будто не замечая моего взгляда, в котором выражались отчаяние, мольба и упрек. -- Михаил Ларионыч! -- сказал я. -- Нет, -- отвечал он, понимая уже, что я хотел сказать ему, -- так нельзя учиться. Я не хочу даром денег брать. Учитель надел калоши, камлотовую шинель, с большим тщанием повязался шарфом. Как будто можно было о чем-нибудь заботиться после того, что случилось со мной? Для него движение пера, а для меня величайшее несчастие. -- Класс кончен? -- спросил St.-Jérôme, входя в комнату. -- Да. -- Учитель доволен вами? -- Да, -- сказал Володя. -- Сколько вы получили? -- Пять. -- A Nikolas? Я молчал. -- Кажется, четыре, -- сказал Володя. Он понимал, что меня нужно спасти хотя на нынешний день. Пускай накажут, только бы не нынче, когда у нас гости. -- Voyons, messieurs! [Ну же, господа!] (St.-Jérôme имел привычку ко всякому слову говорить: voyons) faites votre toillette et descendons [займитесь вашим туалетом, и идемте вниз].
