Ужин с вампиром

Глава 31

Каспар

Ветер трепал мои полосы, пока я стоял на балконе, прислонившись к каменным перилам. Я не должен был этого делать. Это было глупо... бессмысленно... необдуманно.

Я почти улыбнулся, когда понял, что говорю, как мой отец, — его нотации не прошли даром. Но даже моя готовность признать, что я вел себя как полный идиот, не означала, что я могу вернуть все обратно.

Улыбка сползла с моих губ. Все было бы проще, если бы я убил ее тогда на Трафальгарской площади, намного проще, но я почему-то не мог заставить себя сожалеть об этом решении.

Я по-прежнему не знал, почему так поступил той ночью. Наши законы предписывали убить Виолетту, выпить всю кровь и бросить п неприметном месте. Так же нужно было поступить и с истребителями. Нельзя было оставлять их на виду, но мы оставили. Я оставил.

У меня вырвался вздох разочарования собой. Отец был в ярости, даже больше чем в ярости, когда узнал об этом. Он так рассвирепел, что запер нас в Варнли на два месяца. Конечно, я уже нарушил его запрет тысячу раз, но он не должен об этом знать.

Почему я оставил ее в живых в тот день? Возможно, из-за её бледной кожи в свете уличных фонарей, такой же, как наша, или из=за манящего аромата, который я уловил, когда ветер поменял направление. Или из-за ее фиолетовых глаз, таких необычных для человека, тех глаз, которые в ужасе расширились, увидев устроенную нами бойню. А может, из-за ее отношения к нам: даже перед лицом смерти она умудрялась не потерять чувство юмора. Или мне просто хотелось иметь смертного рядом, игрушку и постоянный источник пищи.

Даже я восхищался силой духа Виолетты. Несмотря на случив-шееся , она продолжала держаться; даже после нападения Илты она острила и смогла дать отпор Фабиану. Но то, что я только что испытал, беспокоило меня. Это было что-то большее...

Я стукнул ладонью по камню и зарычал, когда темные облака затянули луну. Начал срываться мелкий дождь, но постеренно он усиливался. Вздохнув, я зашел внутрь, но перед этим посмотрел на темные окна Виолетты. Я знал, что Фабиан был там.

Тихо притворив за собой дверь, я защелкнул замок и задер нул шторы, потом вытащил листок бумаги из ящика тумбочки возле кровати.

Мне не была присуща сентиментальность, но этот кусок плот ного, со следами слез, пергамента значил для меня больше чем значило когда-либо бессмертие или могло бы значить.Я сел на кровать и под бдительным взглядом материнских изумрудных глаз и стальных глаз отца с огромного портрета -постоянного напоминания о счастливых временах, молча прочи тал первую строку.

«Мой дорогой любимый сын Каспар...»

Я не перевернул страницу. У меня не было сил.