Sinister

Одиннадцатая глава

  Найл Хоран работал в полиции на протяжении четырех лет, и ему нравилось думать, что у него есть власть. Ему нравилось думать, что он отменно занимался борьбой с преступностью, и почти истребил всех нарушителей закона, когда на самом деле это было в корне не так. Он никогда еще не сталкивался с такой ситуацией и желал больше никогда не видеть подобное вновь.

Как только двух молодых людей сажают на заднее сидение машины, Джефферсон садится за руль и уезжает, оставляя Найла на обочине ждать следователей и коронера.

Все в сборе минут через десять; офицер Хоран дрожит, стиснув зубы, пока ведет их по лесу к пещере, где лежат десять жутко изуродованных тел. Он также сообщает им о том, что все эти жертвы вероятно принадлежат серийному убийце Гарри Стайлсу.

Краем уха Найл слышал, как бранятся его коллеги от отвращения.

Офицер последовал за ними и, неизвестно откуда имея достаточно мужества, заглянул в пещеру; запах гниющей плоти настолько тошнотворен, что он утыкается носом в сгиб собственного локтя.

Почти все тела уже перенесли к грузовику коронера, и в пещере осталось только одно. Высокая и худощавая женщина с темными волосами, собранными сзади в пучок, уставилась прямо на него. На ее радужках запечатлелось торжествующее выражение, и она пристально смотрела на труп девочки. Малышка привалилась боком к стене пещеры, как будто ища поддержки или опоры. Ее глаза были мирно прикрыты в отличие от ее израненного и опороченного тела. Голова наклонена под неестественным углом. Найл видел достаточно много фильмов, чтобы с уверенностью сказать, что ее шея сломана.

В уголках глаз офицера начали собираться слезы.

– Сколько лет? – его голос задрожал так, словно парень не был на 100% уверен, что хочет узнать ответ.

– Около семи.

Голос коронера был сух и абсолютно спокоен, женщина встала на колени, чтобы поближе взглянуть на окровавленный скальп девочки. Клочья вырванных волос, покрытые засохшей кровью, свисали с ее черепа, и Найл начал понимать, что его начинает мутить от отвращения и ужаса.

– Судя по повреждениям, я бы сказала, что она мертва чуть более двух лет, но точнее смогу сказать только после того, как ее доставят в лабораторию, и я проведу все необходимые тесты, – ее голос начал постепенно затихать, так как коронер снова стояла у самого выхода, плотнее запахивая плащ.

хХх


Луи трясет, все его тело бьет дрожью, даже зубы отстукивают настоящую какофонию. Его посадили в узкую клетку в местном полицейском участке, а в соседней сидит Гарри.

Быстрое сорванное дыхание парня вырывалось вперемешку с рыданиями, его руки отчаянно вцепились в прутья клетки, а голова просунулась между ними. Он что-то неразборчиво прошептал, его лицо побагровело от непрекращающихся рыданий, веки плотно сжались, ресницы покрылись капельками слез, а подбородок свело судорогой, такой страшной, что кажется, будто она никогда не сойдет с его лица.

Луи не знал, что должен был сейчас чувствовать, может ли он еще верить Стайлсу, говорит ли тот правду. Он уже прошел точку нечувствительности: то состояние, когда тебе кажется, что ты паришь вне своего тела, глядя на него сверху снисходительным взглядом. Ты не должен был подпускать его так близко. Самая большая ошибка в твоей жизни.

Он спрятал лицо в ладонях, понимая, что все именно так, как ему и кажется, и хрипло рассмеялся, осознавая, как же сильно он влип.

Гарри – монстр, всегда им был, и всегда им будет, такие как он не меняются, такие как он сами разрушают свою жизнь, уничтожают все, к чему прикасаются. Он – шизофреник, хулиган и убийца, которого уже не переделать. Последние три недели были ложью, саваном обманчивой надежды. Гарри никогда не был его родственной душой, и никогда не будет верным и преданным мужем, заботливо ждущим дома, после тяжелого трудового дня.

Сердце так громко стучало в грудной клетке, горло разрывали отчаянные рыдания, и он никак не мог перестать качаться на месте, пытаясь вытряхнуть эти мысли из собственной головы.

Но ты все еще любишь его. Кричало его подсознание, и Томлинсон засмеялся оттого, что никогда не был так сильно разочарован в себе.

Он не мог даже взглянуть на любимого, чтобы не ощущать той разрушающей смеси вины и жалости, и с силой потер свои щеки, пытаясь стереть слезы отчаянья.

– Луи, – голос Гарри звучит жалко и раздавлено, но это не мешает ему рвать сердце любовника в кровавые лохмотья. Мужчина не поднимает глаз – он все еще сжимает лицо ладонями.

– Луи, – еще один отчаянный крик, – я не делал, я этого не делал, ты же меня знаешь.

– Нет, не знаю. Я не знаю тебя, Гарри, – сказал мужчина так категорически, что, отняв лицо от ладоней и взглянув на парня, он увидел, как глаза пациента наполняются глухой болью и недоверием. В груди ощутимо потяжелело.

Луи ощущал, как между ними растет пропасть, как она насмехается над ним и шепчет, зовет его. Он медленно бредет по самому краю, пристально вглядываясь в масляную темноту собственного сознания, когда другой голос разрывает тишину. Сердитый и недовольный голос.

– Черт бы тебя побрал, Найл. Ты не можешь арестовать этих людей без ордера, и тебе безумно повезло, что я тебя не отстраняю, – пронзительно верещит низкорослый мужчина, чье лицо раздулось и побагровело от гнева. – Вы свободны, молодые люди. Но это еще не значит, что вас не вызовут позже, для допроса.

Долгожданный звук отпираемого замка мгновенно подбрасывает Луи на ноги, и он хватает коротышку, бросающего опасливые взгляды на Гарри, за локоть. Глаза злющего офицера просто источают ненависть и презрение из-за того, что ему приходится отпирать дверь и этой клетки тоже.

хХх


Прошло целых три часа, прежде чем Луи наконец-то вернулся домой, после того как полицейский эскорт сначала сопроводил их к машине, оставленной у дома матери Гарри. Он не хотел быть здесь. Не хотел перешагнуть порог и оказаться лицом к лицу с монстром.

Поэтому он сидел в своей машине, глядя на стену собственного дома через ветровое стекло, пока не насчитал в кладке триста сорок восемь кирпичей. Думает, этого достаточно.

Войдя в квартиру, первое, что он услышал, это звук бьющегося стекла и истерические рыдания. Луи замер на входе, не имея сил пошевелиться.

– Они скоро вернутся, доктор Томлинсон, – кричит Гарри, и его голос колеблется от напряжения и неуместного смеха. – Они вернутся за мной.

Луи ничего не говорит, – он просто молча смотрит на парня, который зажал в кулаке горлышко хрустальной вазы. И когда парень швыряет ее через всю комнату так, что она врезается в стену прямо над головой мужчины, осыпая того градом осколков, Луи также молча закрывает за собою дверь.

– Они придут за мной после всего того, что я сделал; после того, как искалечил и изнасиловал этих людей; после того, как убил их всех!

Громкость его голоса то снижалась до еле различимого шепота, то повышалась до оглушительного крика, и повторяющиеся, раз за разом, слова сливались в безумный шум. Его руки тряслись, то с силой ударяя по склоненной голове, то зарываясь в растрепанные кудри, словно пытаясь их вырвать. Луи казалось, что у него вот-вот начнется некая ментальная перезагрузка.

В голове лениво пронеслась мысль, что сегодня утром он забыл дать Стайлсу его лекарства.

Врач все еще стоит на том же месте, все так же отстраненно глядя на парня, бегающего по гостиной. Рыдания на миг затихают, так как Гарри подбегает вплотную к Луи, упираясь руками по обеим сторонам от его головы.

– Скажи что-нибудь! – рычит он, с надеждой глядя на врача. Его горючие слезы и раскрасневшиеся щеки сантиметр за сантиметром стирают нейтральную маску невозмутимости и отстраненности с лица мужчины.

Воздух становится почти осязаемым от сдерживаемого напряжения, внутренние предохранители вот-вот были готовы отказать, когда Луи уставился на парня, ослепительно сверкающего на него этими влажными глазами, наполненными беспорядком и путаницей, и внезапно понял, что он больше его не боится.

Поэтому он толкает его, так сильно, как только может. Отталкивает его максимально далеко от себя и наступает.

– Ты хочешь, чтобы я что-то сказал, Гарри? – кричит он. – Ты хочешь, чтобы я что-нибудь сказал? Отлично, я скажу: ты мне отвратителен. Ты больной, нестабильный, не поддающийся лечению шизофреник, который насилует и убивает детей.

Его голос вибрировал от злости и ярости.

Стайлса как холодной водой окатило, его затопил шок, недоверие.

И боль.

Глаза Стайлса широко распахнулись, настолько широко, что виднелись яркие белки, которые постоянно орошались набегающими слезами. Его распухшие губы приоткрылись, дуги его бровей настолько изломаны, будто он никогда не слышал ничего столь ужасного за всю свою жизнь.

– Лу.

–... Но я все еще тебя люблю, – эмоциональная речь прерывается на усталый вздох, – и я пытаюсь выяснить, что от меня требуется, чтобы перестать испытывать к тебе эти чувства, потому что я не должен, я просто не могу тебя любить.

Оглушающая тишина наполняет комнату, и Луи видит, как испуганный и растерянный взгляд Гарри лихорадочно мечется по его лицу.

И внезапно желание поцеловать этого несносного мальчишку заполняет его до краев.

Поэтому он сокращает дистанцию между ними тремя широкими порывистыми шагами, притягивая Стайлса к себе за шею и запечатывая его губы страстным поцелуем. Гарри тут же непроизвольно смягчается, отвечая, и нежно обнимает его своими длинными худыми руками, притягивая как можно ближе к себе.

Губы парня соленые от слез, и Луи не заметил, как сам начал плакать, в то время как их рты слились в путанице эмоций, жажды и любви.

В голове фоном пронеслась мысль о том, как кошмарно далеко все зашло, ведь не так давно Гарри был всего лишь одним из его пациентов в Violet Quarters.

У вселенной весьма извращенное чувство юмора.

Они целовались так отчаянно, что мужчина почти впал в состояние транса, но Гарри мягко отстранился, тяжело дыша, и сказал то, что Луи никогда не ожидал от него услышать.

– Займись со мной любовью.

Рыдание застревает в его горле из-за того, что парень кончиками пальцев проводит по лицу мужчины и целует его мягко и медленно.

Они не прерываются ни на секунду, пытаясь добраться до спальни: сладкие поцелуи, нежные касания. Гарри всхлипывает так безутешно, не разрывая при этом слияния губ, что каждый всхлип словно разбивает сердце Луи, пока тому не начинает казаться, что от него осталась лишь горстка пыли.

Он накрывает собственным телом Гарри, лежащего сейчас на кровати, спускается дорожкой влажных поцелуев по его шее, шепча какие-то неразборчивые глупости в перерывах между вдохами, помогает парню выпутаться из одежды, продолжая при этом целовать его везде, куда только может дотянуться, начиная от основания челюсти, путешествуя вниз по торсу, через выступающие тазовые косточки, спускаясь вниз к его по-юношески узким бедрам.

Гарри стонал отчаянно и немного плаксиво; его брови почти сомкнулись на переносице; веки плотно сжались, ведь ему так непривычно и даже немного страшно быть таким открытым, выставленным на показ, таким покорным.

Луи отстраняется, скользит взглядом по худощавому бледному телу парня в тусклом вечернем свете, льющимся из окна. Изучает неровные следы шрамов от бритвы на впалом молочно-белом животе. Его внимание привлекает толстый сморщенный шрам, начинающийся под ключицей, и идущий над сердцем к краю ребер.

Он наклоняется и осторожно, отслеживая реакцию, проводит по нему кончиком языка. Не увидев сопротивления, доктор начинает покрывать всю поверхность шрама лихорадочными поцелуями, ласкать отметину, оставшуюся от спонтанной попытки суицида, отчаянной попытки убежать от той путаницы и хаоса, в котором он находился.

Луи наклоняется, избавляясь от своей одежды, и снова ложится на Гарри, возобновляя их мягкие и осторожные поцелуи. Одна его ладонь чувственно поглаживает бока любовника, посылая толпы мурашек маршировать по тонкой алебастровой коже, как только вторая зарывается в копну завитков.

– Гарри, – хрипло шепчет он, делая передышку, чтобы вдохнуть новую порцию кислорода. Они так близко друг к другу, что их губы почти соприкасаются. – Я люблю тебя.

Его голос сейчас – шепот, полный такой заботы, словно эти слова слишком важны, слишком хрупки, чтобы произносить их громко, ведь любой громкий звук может разрушить эту хрустальную атмосферу интимности.

Слезы все еще текли по лицу Гарри, оставляя влажные следы на подушке, над которой он приподнимается, чтобы ответить поцелуем на признание.

Луи устраивается между разведенных бедер любимого, собираясь войти в него первый раз. Он речитативом шепчет о том, как сильно любит его, уже плавно двигаясь внутри столь желанного тела, ладонями трепетно оглаживая торс, массируя бусины сосков. Он ловит каждый выдох, каждый тихий стон, срывающийся с этих приоткрытых губ, каждое движение парня, сжимающего в исступлении простыню и выгибающегося на кровати со сломанным вскриком.

На его лицо набегает легкая тень боли оттого, что темп начинает ускоряться, но быстро исчезает, растворяясь во взаимном экстазе. Его кадык судорожно дергается на запрокинутом горле, ведь он сейчас так открыт, так невинен, так беззащитен.

Луи наклоняется ниже, продолжая осторожные движения, целуя щеки, подбородок и уголок рта.

– Я люблю тебя, – произносит он чуть громче.

Температура растет, становится так жарко, что почти нечем дышать. Луи прислоняется лбом ко лбу Гарри, ловя губами его дыхание, толчки становятся быстрее и глубже, пока комнату не заполняют хриплое дыхание и всхлипы удовольствия.

Они достигают пика наслаждения в унисон, Луи с двумя сильными толчками и протяжным дрожащим стоном, а Гарри – прогнувшись в спине и поджав пальцы ног и почти неслышно всхлипнув.

Луи снова падает на живот парня, снова целует его, и мир Гарри снова наполняется невыносимой нежностью момента; дрожащими руками Стайлс крепко обхватывает шею любимого.

Луи же повторяет одно и то же опять и опять, пока окончательно не осознает то, что эти слова должны прозвучать именно сейчас, именно здесь, и именно для этого человека.

– Я люблю тебя, Гарри, очень сильно люблю.