Метамфетамины

Дневники. Глава 4

  POV Луи
Прошло три месяца с тех пор, как я видел Гарри и Энн в последний раз...
Это... Это так больно и так мучительно – любить того, кого больше не увидишь, любить лишь образ, лишь бесплотный призрак. Не знаю, что с этим делать. Отчаянно пытаюсь убить эту мазохистскую любовь, но мне мешает надежда.
Я все еще надеюсь увидеть Гарри вновь.
***
Я нашел могилу Энн с помощью некролога в одной из газет, что мне тайком вручала миссис Берт. Там были указаны место, дата и время церемонии. К несчастью, я увидел эту газету слишком поздно, и опоздал на похороны Энн на целую неделю.
Сказать, что я был в трауре, значит, ничего не сказать. Моя несчастливая судьба так крепко схватила меня за горло...
Тем не менее, я решился прийти к Энн. Выторговал у Джека свободу на пять часов, пообещав вернуться до темноты. Захватил немного денег, сел на метро, в переходе купил букет белых хризантем, и доехал до кладбища... ворота которого оказались заперты.
Я принялся чертыхаться так отчаянно, что кладбищенский сторож выскочил из своего домика с таким диким видом, будто готов был увидеть привидение. Но это был я. Всего лишь матерящийся, брызжущий слюной от гнева я.
Он помахал мне кулаком, я помахал ему в ответ букетом хризантем, и через решетку объяснил, что мне нужно, во что бы то ни стало, попасть на кладбище. После долгих уговоров, криков, взаимных оскорблений я попал внутрь.
Могилу Энн я отыскал с трудом, потому что низенькую надгробную плиту припорошило выпавшим недавно снегом. К счастью, земля около надгробия еще не осела, и бугор темной глины стал для меня указателем.
Я стер липкий холодный снег с мрамора, прочитал надпись.
- Что ж, - сказал я. – Здравствуй, Энн. Прости, что поздно. Я принес тебе букет белых хризантем... Не знаю, может быть, ты ненавидела эти цветы при жизни. Если это так, то прости меня, я не знал...
Могильная плита хранила молчание. Но мне вдруг стало легче.
Я рассказал ей о том, что происходит в моей жизни.
- Представляешь, Энн, он сказал, что любит меня! Представь, каково было мне!
И потом я сам себе отвечал, словно слышал ее ответ: - Да- да, точно! Каков урод!
Энн выслушала все то, чем я не делился ни с кем, даже с миссис Берт или с Пенсом, которому часто шептал на ухо, как сильно я люблю Гарри, и как сильно я ненавижу Джека.
Энн для меня осталась живой, улыбчивой, доброй, великодушной женщиной, с которой я общался не долго, но которая на время заставила меня позабыть о том, что я сирота. Она даже после смерти явила мне опору, которой я пользуюсь до сих пор.
Я проговорил с ней до того момента, пока не понял, что пальцы рук и ног закоченели.
- Если ты не против, я буду приходить к тебе каждую неделю. Если тебе не нравятся хризантемы, я принесу что-нибудь другое...
Я помолчал, а потом почему-то сказал: - Нет, я не знаю, где Гарри. Тем более, для его безопасности, я не стану связываться с ним. Но Энн... Знаешь... Я очень люблю его.
Я поджал губы, ожидая, что небеса надо мной разверзнутся, и Энн спустится из рая, чтобы проклясть меня. Но небо молчало, и могила, перед которой я стоял, понурив голову, как провинившийся, тоже молчала.
Я встал на колени и поцеловал холодный мрамор.
- Спасибо тебе, Энн, за то, что показала мне материнскую любовь. До скорого!
- Возлюбленная? – спросил меня сторож, подошедший тихо, как кот. Я дернулся и резко поднялся.
- Что? О, нет... Мама моего возлюбленного.
Сторож фыркнул.
- Шел бы отсюда, парень, сегодня не приемный день. Так что ты здесь только по моей милости.
- Спасибо вам, - сказал я, избегая конфликта. Ах, как мне хотелось дать по его самодовольному лицу! И кто вообще придумал закрывать кладбище на время?
Тем не менее, я сдержался и подчинился.
Я плелся через целые мраморные сады, прорезанные узкими тропинками, к выходу. Мне было хорошо на душе.
Тогда моей душе предстояло вынести еще три месяца.
Каждую неделю, в первой половине какого-то дня я отпрашиваюсь у Джека и еду на кладбище, повидаться с Энн. Я приношу ей гвоздики и розы разных цветов, в надеже на то, что какие-то из них нравились ей при жизни. Так же подолгу разговариваю с ней, говорю о моей жизни, сообщаю последние новости и иногда, как бы невзначай, упоминаю, что я все так же люблю Гарри и до сих пор не знаю, где он, и что с ним.
***
Дорогой дневник! Господи, прямо как девочка-подросток. Что ж...
Дорогой дневник. Сегодня мне исполнилось 22!
Я дожил до этого дня... Чувствую себя старым.
Я думаю, в этом виноваты постоянные боли, из-за которых я кряхчу, как старик.
Мне 22, о Боже!
Никто не знает об этом, кроме тебя и Энн. И мне этого вполне достаточно.
***
Мне кажется, я люблю Джека. Конечно, нормальные люди не назвали бы это любовью. Но в нашей паре на большее рассчитывать не приходится.
Когда Джек пытается добиться от меня ласки, он тоже становится ласковым. Он говорит мне странные неуклюжие комплименты, типа "Твоя кожа сегодня такая красиво-бледная" или "Сегодня ты выглядишь не таким больным, как вчера". И этого мне хватает, знаешь...
Или он пишет мне смс-ки, когда отлучается:
Джек: "Что делаешь?"
Я: "Валяюсь на матрасе, слушаю музыку на твоем плеере"
Джек: "Хм, понятно"
Я: "У тебя паршивый плейлист!"
Джек: "Не твое собачье дело!"
Через пару минут он спешит поправить положение:
Джек: "Если тебе не нравится, купи на iTunes что-нибудь, что нравится тебе ;)"
Я привык к положению шлюшки, поэтому решил получать кайф от мира, в котором я живу.
Я воспринимаю наш с ним секс, как повод расслабиться и выпустить пар. Пока он во мне, и двигается напряженно грубо, я матерю его самыми разными словами, а он зажимает мне рот. Но я продолжаю бубнить...
Итого, к оргазму, боли, желанию убить себя и прочему дерьму я получаю радостное злорадство, потому что я материл Джека всерьез, а он не понял...
Еще к знакам его так называемой любви я отношу избиения. Он бьет меня, потому что боится шрамов на моих руках. Но, в самом деле, я не пытаюсь убить себя. Просто выпускаю немного крови.
Еще в университете я был знаком с девушкой, у которой все руки были исполосованы в мелкую паутину узеньких шрамов. Она считала это красивым. Я считал ее фриком.
Теперь все иначе.
Мне нравится причинять себе боль. И иногда, лишь иногда(!), я подумываю о том, чтобы сделать всего один, но продольный разрез.
С моими руками связано еще одно очень важное событие.
С недавних пор я стал замечать появление сизых пятен в разных местах на руке. Они появились не в местах проколов, и не были синяками, потому что, в общем-то, не болели при надавливании. Даже, наоборот, в этих местах кожа совсем потеряла чувствительность.
Так же мои пальцы изредка немели, или вдруг затвердевали, словно в судороге.
Это насторожило меня, потому что было похоже на трупные пятна. Это значило, что я гнил, будучи при этом живым.
Я не на шутку испугался.
Конечно, я знаю, с чем связано их появление. У Джека такие есть даже на щеках. Я не говорю с ним об этом, потому что знаю, что это не принесет никаких результатов. Но сам я не собираюсь продолжать употреблять героин.
Это звучит безумно, но я не хочу быть наркоманом. Не знаю, действует ли на меня то, что я повзрослел на год, или то, что мне вдруг становится стыдно, когда я принимаю очередную дозу.
Я даже предприму попытку вновь попасть на прием к доктору Пейну. Если он не вышвырнет меня (а я бы себя вышвырнул), я заполучу рецепт на лечебный морфий и начну потихоньку принимать его в тайне от Джека.
Я хочу измениться. Потому что у меня есть предчувствие, что надвигается новая эра.
Недавно в случайной песне я услышал: "Такое чувство, такое чувство, что что-то приходит. Такое чувство, такое чувство, что это приход новой эры..." Хотя возможно, они имели ввиду совершеннолетие.
Я даже взял стоящую в углу гитару Джека, и попробовал сыграть. Получилось из рук вон плохо. Но я остался собой доволен.
Когда ночью, под действием дозы, Джек прижимал меня к себе, кусал язык и бормотал что-то злобное и несвязное, я напевал себе: "...такое чувство, что это приход новой эры..."
_______________________
Песня, о которой идет речь - это композиция из нового альбома инди-группы Foster The People "Coming Of Age". Я просто рада, что после двухлетнего затишья они вернулись.
К тому же, название группы и песни знаковые. Но к этому мы вернемся чуть позже.