carpe diem

Part 2

  - От­ве­зи ме­ня к мо­рю.

Чон­гук не удив­ля­ет­ся, да­же не обо­рачи­ва­ет­ся; до мо­ря от­сю­да два ча­са по пря­мой, но по­доб­ное пу­тешес­твие слег­ка проб­лемно - Кэт­ти мо­жет ока­зать­ся ни­же сред­не­го, и её при­дёт­ся за­бирать рань­ше.

На­вер­ное, всё де­ло в том, что он, Чон­гук, дав­но не был на мо­ре.

Де­ло имен­но в этом, на­вер­ное, по­тому что Чон­гук вы­рули­ва­ет - жмёт на газ и зак­ры­ва­ет ок­на.

Он бро­са­ет ед­ва слыш­но, что это бу­дет сто­ить до­роже, и боль­ше не го­ворит ни­чего.

Зак­ры­тый тёп­лый са­лон на­пол­ня­ет­ся чу­жим за­пахом пос­те­пен­но, мед­ленно, и Чон­гук вы­жида­ет, преж­де чем вдох­нуть его пол­ной грудью - нез­на­комец пах­нет вкус­но, том­но, тя­жело.

На до­роге быс­трое, лёг­кое дви­жение, и май­бах рас­се­ка­ет ночь, слов­но ко­рабль - вол­ны.

Чон­гук ду­ма­ет - всё де­ло в мо­ре, он так дав­но там не был, и это ужас­но, мо­ре - врач, к ко­торо­му хо­дить нуж­но пос­то­ян­но, осо­бен­но тем, кто бо­лен.

Чон­гук го­ворит - я бу­ду ку­рить в са­лоне.

Тэ­хён за­тор­мо­жен­но вос­про­из­во­дит в уме сло­ва во­дите­ля, на до­лю се­кун­ды от­ры­ва­ясь от со­зер­ца­ния мель­ка­юще­го пей­за­жа. Вы­сокие до­ма и шум­ные ноч­ные ули­цы, го­рящие фо­нари, сли­ва­ющи­еся в од­ну не­мига­ющую го­род­скую гир­лянду, слиш­ком быс­тро сме­ня­ют­ся всё боль­ше под­земны­ми тун­не­лями и го­лыми пе­рек­рёс­тка­ми.

Окей.
Зна­чит, он то­же мо­жет.

Не­пос­лушные паль­цы сколь­зят по руч­ной па­нели, про­буя на­жимать на кноп­ки, - за­тем­нённое стек­ло без­звуч­но съ­ез­жа­ет вниз, пус­кая прох­ладный с за­пахом сы­рос­ти и ту­мана воз­дух, и он дос­та­ёт из наг­рудно­го кар­ма­на ис­черчен­ную крас­ным пач­ку.

Ска­зать по прав­де, он нес­коль­ко ина­че пред­став­лял воз­вра­щение к до­му - за про­щени­ем и с лёг­кой скорбью; сей­час из все­го это­го ос­та­лось толь­ко же­лание ока­зать­ся поб­ли­же к кор­ням, а мо­ре - пря­мой ис­точник свя­зи.

Прах к пра­ху, пе­пел к пеп­лу.

Кста­ти о пеп­ле.

Тэ­хён по при­выч­ке прик­ры­ва­ет сло­жен­ной ло­доч­кой ла­донью тан­цу­ющий ого­нёк за­жигал­ки, ос­ве­ща­ющий на мгно­вение его ли­цо оран­же­вым све­том. Нас­лажда­ясь оче­ред­ной пор­ци­ей ни­коти­на, он пе­река­тыва­ет на язы­ке аро­мат­ное пос­левку­сие трав и, вы­пус­тив, втя­гива­ет но­сом ещё не ус­певшее рас­тво­рить­ся об­ла­ко ды­ма.

И пе­рево­дит на пар­ня шаль­ной, с бес­че­ловеч­но за­топ­танной ис­крой, взгляд.

До­рога, она ока­зыва­ет­ся сов­сем неп­ло­хой, да­же при­ят­ной; очень при­ят­ной - ду­ма­ет Чон­гук. Они ку­рят по­дол­гу вдво­ём, мед­ленно, бес­шумно, в са­лоне ле­та­ет за­пах ноч­но­го го­рода - и чем даль­ше, тем боль­ше в нём сво­боды.

Чон­гук выб­ра­сыва­ет пос­леднюю си­гаре­ту в ок­но, ког­да чувс­тву­ет в воз­ду­хе мор­скую соль и пе­сок - воз­дух люб­ви и от­ча­яния - вык­лю­ча­ет ра­дио, поз­во­ляя зву­кам мо­ря шу­меть и кри­чать. Уже сов­сем близ­ко - вол­ны, шторм, мо­ре, слов­но не­пос­лушный ре­бёнок, ба­лу­ет­ся, убе­гая от бе­рега и пры­гая вы­ше, к лу­не.

Чон­гук ос­та­нав­ли­ва­ет ма­шину и пер­вым вы­ходит на­ружу - се­год­ня он на­руша­ет свою про­фес­си­ональ­ную эти­ку прос­то не­допус­ти­мо, но за­пах и му­зыка мо­ря дур­ма­нят, и Чон­гук бро­са­ет на ка­пот пер­чатки и фу­раж­ку, рас­стё­гива­ет мол­нию вы­соко­го во­рот­ни­ка уни­фор­мы, что­бы не стя­гива­ла шею и грудь, и ды­шит рез­ко и шум­но чис­тым, тер­пким воз­ду­хом, пол­ным бе­лой си­яющей но­чи и при­сутс­твия это­го че­лове­ка в его са­лоне... Тон­кие длин­ные паль­цы, нем­но­го нер­вно, не­уве­рен­но дер­жа­щие си­гаре­ту - жес­ты ста­рых не­мец­ких ки­но, гу­бы, пол­ные, ро­зовые, об­ни­ма­ющие филь­тр мяг­ко и неж­но, слов­но лю­бов­ни­ка, и этот ти­хий, по­кор­ный взгляд - са­мый неп­ред­ска­зу­емый из всех.

На вы­ходе из ма­шины Тэ­хён при­дер­жи­ва­ет паль­ца­ми сду­ва­емые на ли­цо, от­росшие мин­даль­ные во­лосы, зап­равляя не­пос­лушные пря­ди за ухо. Вот оно, мо­ре; шум­ное и неп­ред­ска­зу­емое, с да­лёки­ми, нез­ри­мыми бе­рега­ми и силь­ны­ми вет­ра­ми со всех кон­цов све­та. Сво­бод­ное, пол­ное и без­мерно оди­нокое - с ним у не­го родс­тво, так что мож­но зах­лебнуть­ся и пой­ти на дно от од­но­го толь­ко взгля­да.

Сби­тый с по­луша­га оче­ред­ным по­рывом вет­ра, он бро­са­ет по­пыт­ки по­дой­ти поб­ли­же и прис­ло­ня­ет­ся к чёр­но­му бо­ку май­ба­ха, при­жимая к се­бе скре­щен­ные ру­ки. Мо­ре его не под­пуска­ет - но Тэ­хён и не ста­ра­ет­ся за­молить гре­хи или про­сить про­щения, зна­ет, что ещё слиш­ком ра­но.

Му­раш­ки тол­па­ми раз­бе­га­ют­ся по свет­лой ко­же - и не­из­вес­тно, от хо­лода или че­го-то дру­гого. Тэ­хён зяб­ко ёжит­ся и под­ни­ма­ет гла­за - жел­то­ватые кру­ги фар на пес­ча­ной зем­ле про­реза­ет вы­сокая не­под­вижная тень единс­твен­но­го сей­час на всей зем­ле че­лове­ка.

Чон­гук чувс­тву­ет этот взгляд, чувс­тву­ет и сто­ит спи­ной, тер­пит, бо­рет­ся - не обер­нусь, мне не нуж­ны твои проб­ле­мы, мне не ну­жен ты в мо­ей жиз­ни, мои но­чи уже рас­пи­саны, я при­вык к ти­хим пус­тым рас­све­там, не смей, не смей.

Но он всё рав­но обо­рачи­ва­ет­ся.

Со­лёные брыз­ги волн до­лета­ют до его ли­ца, во­лос, сер­дца.

- За­мёрз? - спра­шива­ет Чон­гук и сни­ма­ет кур­тку.

Ему ка­жет­ся, это уже не за­каз, они прос­то при­еха­ли сю­да вмес­те, по­быть на­еди­не с ноч­ным мо­рем; вдво­ём.

Чон­гук не бро­са­ет кур­тку, а под­хо­дит близ­ко, про­тяги­ва­ет в сво­ей влаж­ной от мо­ря ла­дони. В ба­гаж­ни­ке дол­жен ле­жать за­бытый од­ной из де­вочек се­рый вя­заный шарф, и ес­ли этот па­рень - с вос­хи­титель­но длин­ны­ми рес­ни­цами, сей­час Чон­гук ви­дит - за­хочет ос­тать­ся ещё, он дос­та­нет этот шарф.

Не за­каз, а тет-а-тет с мо­рем, ночью и этим взгля­дом, пол­ным дав­но за­бытых за­гадок.

- Как те­бя зо­вут?

- Тэ­хён.

По­чему-то имен­но в этот мо­мент Тэ­хён не ду­ма­ет. Спра­вед­ли­во - прав­да сор­вётся с язы­ка, ког­да те­бя так пря­мо о чём-то спра­шива­ют. О чём-то, что вро­де бы осо­бой цен­ности не пред­став­ля­ет.

Он ду­ма­ет, что имя это­го пар­ня, чья кур­тка ло­жит­ся на пле­чи и де­ла­ет­ся та­кой ши­рокой, та­кой не­сораз­мерной и боль­шой, что ка­жет­ся, в ней мог­ли бы по­мес­тить­ся двое, дол­жно быть под стать ве­чер­не­му не­бу с ог­рызка­ми се­рых ват­ных пя­тен-об­ла­ков; та­ким же чёр­ным, та­инс­твен­ным, об­жи­га­юще хо­лод­ным, как ко­лючий и влаж­ный ве­тер. Но не спра­шива­ет.

Во­об­ще ни о чём не спра­шива­ет.

Это всё со­лёный воз­дух - слиш­ком чис­тый для про­курен­ных лёг­ких. Тэ­хёну труд­но ды­шать пол­ной грудью.
Он от­во­дит гла­за для са­мого се­бя вне­зап­но, раз­ры­вая зри­тель­ный кон­такт, - хва­тит с не­го вы­нима­ющих ду­шу взгля­дов.
Это он при­вык чи­тать лю­дей с лис­та, а не что­бы его чи­тали.

Имя пе­река­тыва­ет­ся на язы­ке по­луше­потом - Тэ­хён, Тэ­хён, Тэ.. Хён; как на­до - ду­ма­ет Чон­гук, ему под­хо­дит, имя вет­ра и пер­вых лу­чей.

Тэ­хён опус­ка­ет взгляд - не смот­рит в гла­за, и он сто­ит в его, Чон­гу­ка, кур­тке, прис­ло­нив­шись к его, Чон­гу­ка, ма­шине, и ночь ос­ве­ща­ет по­лоса­ми его длин­ные во­лосы, су­хие гу­бы, шею, сло­жен­ные ру­ки, и этот Тэ­хён - од­но сла­бое дви­жение язы­ка - выг­ля­дит чер­тов­ски соб­лазни­тель­но, и гус­тое приб­режное оди­ночес­тво бу­дит в нём, Чон­гу­ке, же­лание. Сно­ва.

Он сто­ит спи­ной к мо­рю, ве­тер гу­ля­ет под чёр­ной фут­болкой, ос­тро бе­жит по поз­во­ноч­ни­ку; Чон­гук за­мира­ет взгля­дом на ка­поте май­ба­ха, не­навяз­чи­во за­мечая, как лег­ко бы­ло бы по­садить на не­го Тэ­хёна, раз­вести его ко­лени, встать меж­ду, нак­ло­нить­ся, зас­ло­нить со­бой от вет­ра.

Мед­ленно раз­де­вать под му­зыку вык­лю­чен­но­го ра­дио.

Лю­бить, сры­вая сто­ны, то­пить их в сим­фо­нии тя­жёло­го штор­ма, лю­бить до пер­вых кри­ков бе­лых ча­ек, до пер­вых ро­зовых по­лосок све­та, до шти­ля, до бес­ко­неч­ности.

И это бы­ло бы чер­тов­ски неп­ра­виль­но и прек­расно.

Чон­гук улы­ба­ет­ся угол­ком губ, от­во­дя, ка­залось бы, зас­тывший взгляд, под­хва­тыва­ет с ка­пота пер­чатки, фу­раж­ку, про­ходит ми­мо Тэ­хёна не­веро­ят­но близ­ко, и его фан­та­зия ис­крит­ся меж­ду ни­ми.

- Нуж­но ехать в го­род, здесь ста­новит­ся хо­лод­но, - го­ворит Чон­гук и от­кры­ва­ет двер­цу ма­шины - но это неп­равда, здесь, в ощу­щении воз­можной бли­зос­ти, го­раз­до теп­лее, чем в сы­ром осен­нем го­роде.

Тэ­хён плот­нее за­пахи­ва­ет кур­тку, чувс­твуя се­бя в ней за­щищён­ным, как в мно­гос­лой­ном ти­тано­вом пан­ци­ре. Воз­можно, эта по­ез­дка - спон­танный ры­вок про­тив пла­на и пра­вил - бы­ла нуж­на не столь­ко ему, сколь­ко им обо­им.

Чон­гук воп­ре­ки все­му иг­но­риру­ет при­личия, хо­тя ус­тра­ивать тор­ги за пот­ра­чен­ные ча­сы не на­мерен. Тэ­хёно­вы гу­бы дёр­га­ют­ся в по­лу­улыб­ке - что же, зна­чит, он то­же бу­дет иг­рать в об­ход нор­мам мо­рали.

Нап­ри­мер, за­няв пас­са­жир­ское крес­ло воз­ле во­дитель­ско­го си­дения. На рас­сто­янии вы­тяну­той ру­ки - мо­жет быть, да­же мень­ше. И сно­ва раз­ряд то­ка по ве­нам - стол­кно­вение взгля­дов.

Во­дитель смот­рит стран­но, до дро­жи, и Тэ­хён до­пус­ка­ет ещё од­ну ша­лость - вряд ли ему удас­тся по­нять и ос­та­новить­ся преж­де, чем этот ве­чер ста­нет фа­таль­ным.

Под­став­ляя за­мер­зшие ру­ки к дох­нувшей теп­лом печ­ке, он хмы­ка­ет:

- К те­бе или ко мне?

Чон­гук не ус­пе­ва­ет вклю­чить ра­дио, ког­да Тэ­хён про­из­но­сит са­мый важ­ный за этот ве­чер воп­рос.

Он сжи­ма­ет че­люсть, смот­рит тя­жело, мрач­но, слов­но в гла­за вра­гу, слов­но же­лая мстить. Ночь мер­ца­ет в его чёр­ных гла­зах; де­моны внут­ри не­го.

Это бы­ло так дав­но... От­да­вать­ся же­ланию, по­рыву, це­ловать са­мую неж­ную ко­жу в ми­ре, при­жимать к се­бе, лю­бить до кри­ков, от­ра­жа­ющих­ся от всех стен в квар­ти­ре.

Ни­ког­да не зна­ешь, ко­го встре­тишь на до­роге.

Чон­гук го­ворит - ко мне, жёс­тко, поч­ти зло.

Его ма­шина, его кур­тка, его дом. И на эту ночь - его Тэ­хён.