Меня больше нет 2.

Март. Часть 7.

Боль, затопляющая моё тело откуда-то из позвоночника, прорвалась наружу. Я застонал. Этот тихий и жалостливый звук привёл меня в чувство. Пытаюсь проморгаться, но ресницы будто слиплись. Тянусь руками, чтобы протереть глаза, и чувствую тупую боль в левой кисти, а изгиб правой руки что-то кусает. От всех догадок и чувств, охвативших меня разом, дёргаюсь, и мне удаётся открыть глаза. Больница. Я на кровати. Левая рука перебинтована, к правой идёт шнур от капельницы. Я в больничной пижаме, грудь туго перебинтовали. Пытаюсь понять, что со мной. Ощущение, будто я ваза, и меня только что разбили на сотню осколков. Из коридора доносятся громкие голоса, сразу узнаю Артура:
- Каким идиотом нужно быть, чтобы отпустить человека, не умеющего водить машину, одного по городу?!
Продюсер орёт, отчего моя голова просто разрывается. Что случилось? Слепящий свет, удар, грохот. Я больше ничего не помню. Авария. Это я уже догадываюсь.
- Но я... - виноватый голос Данила.
- Я в тебе разочарован, - уже более спокойным тоном.
- Прости, пап...
Пап?! Даже головная боль отступает. Надо же... Хотя мог бы и догадаться сам. С чего вдруг перед Данилом так все пресмыкаются?
- Ну и что с ним? – голоса совсем близко, у двери.
Чей-то незнакомый:
- Ему очень повезло. Серьёзных повреждений нет. Из незначительных: трещина в ребре, ушиб левой руки, многочисленные гематомы. Так же, скорее всего, у него небольшое сотрясение. Абсолютный покой недели две, а лучше три. Организм молодой, справится.
- Три недели? – фыркает Артур. – У него нет столько времени. Неделя.
- Но, пап, неделя - мало...
- Данил, тебе лучше помалкивать. Разберись с ментами и страховой. Это сделать сможешь?
Голоса отдаляются. Я вздыхаю. Господи, какой идиот... Как я мог быть таким беспечным? Как я вообще сел за руль и выехал на дорогу? Я же мог убить кого-нибудь. От этой мысли мне стало страшно. Так страшно, что выступил холодный пот на лбу. Оттого, что участилось моё дыхание, заболело в груди. На глазах выступили слёзы. Что бы я делал потом? Как жил? Я зажмуриваюсь и пытаюсь успокоиться. Всё обошлось, всё позади... Но не помогает. Меня потряхивает. Как другой участник аварии? Если такое со мной, то что с ним? А вдруг он пострадал больше? У Мерседесов прекрасная система безопасности. На какой машине был он? Я должен узнать. На выдохе вырываю иглу из руки, быстро пережимаю вену пальцами, чтобы не запачкать тут всё кровью. Левая кисть ужасно болит, а при каждом вдохе ощутимо тянет в груди. С кровати я скатываюсь. Конечно, на ногах не удерживаюсь и лежу на полу, резко пахнущем хлоркой, пытаясь понять, кто я такой. Затем, когда чернота перед глазами исчезает, мне удаётся подняться со второй попытки. Иду к двери, толкаю её плечом и тут же ойкаю. И плечо болит. Будто в мясорубке побывал, хотя врач сказал, что повреждения «незначительные».
Коридор пустой. И куда мне идти? Ладно, попробуем направо. Первые шаги даются тяжело, но потом легче. Дохожу до конца коридора и натыкаюсь на лестницу. Только я миную пару ступенек, как меня окликивают:
- Тём, ты зачем встал?
Я смотрю на Данила снизу вверх. Успеваю заметить, какой он бледный, потому что тёмные волосы разительно контрастируют с почти белым цветом кожи.
- Расскажи мне всё, - прошу я, чувствуя острую необходимость присесть.
Стараясь не кривиться при каждом шаге, я поднимаюсь к «помощничку» и в упор смотрю на него:
- Есть пострадавшие?
- Нет... - какое-то растерянное «нет».
- Данил! Что с тем, в кого я врезался? – кажется, что он от меня что-то скрывает.
- Да ничего, он в полном порядке. Только на лбу шишка. Тёмка, ты врезался в мусорщика. Что будет его огромной машине? А вот твой мерин придётся подлатать.
Меньше всего меня сейчас волновала моя машина. От сердца отлегло.
- Тём, пошли в палату? Ляжешь.
Соглашаюсь. Это разумно сейчас. Лишь оказавшись снова на кровати, я чувствую себя невероятно усталым. Наверное, это из-за нервов. Врач же сказал, что ничего серьёзного. Данил пододвигает ко мне кресло. И я только замечаю, что палата у меня одноместная, довольно просторная, со свежим ремонтом и всем необходимым: небольшим холодильничком, телевизором, столиком на котором стоит одинокая пустая ваза.
- Как ты себя чувствуешь? Только честно.
- Бывало и лучше.
- Ничего, пройдёт. Только вот синяк под глазом...
- Что же ты не сказал, что Артур твой отец? – я интересуюсь с едва заметным ехидством.
- А ты не спрашивал, - Данил широко улыбается. Чувство вины с него будто ветром сдувает.
От последующего резкого замечания в адрес его отца меня отвлекает зашедший врач. Он хмурится, когда видит, что я выдрал капельницу. Оказывается, в ней было обезболивающее, что мне сейчас, честно говоря, не помешало бы. Мужчина спрашивает меня о самочувствии, внимательно выслушивает, переспрашивает о головной боли, а потом «успокаивает», что «ещё неделю точно поболит».
- Вам нужно лежать. Сейчас уже десять часов вечера, - врач не отводит взгляд от Данила. – Больному нужен отдых.
Неохотно «помощник» поднимается:
- До завтра, Тём. Поправляйся.
Дежурно улыбаясь мне, врач уходит вместе с Данилом. Немного полежав, я засыпаю.