Сотников

2

В поле было еще холоднее, чем в лесу, навстречу дул упругий, несильный, но обжигающе-морозный ветер, от него до боли заходилисьокоченевшие без перчаток руки: как Сотников ни прятал их то в карманы, тов рукава, то за пазуху - все равно мерзли. Тут недолго было обморозитьлицо и особенно уши, которые Сотников, морщась от боли, то и дело терсуконным рукавом шинели. За ноги он не опасался: ноги в ходьбе грелись.Правда, на правой отнялись, потеряв чувствительность, два помороженныхпальца, но они отнимались всегда на морозе и обычно начинали болеть втепле. Но на холоде мучительно ныло все его больное простуженное тело,которое сегодня вдобавок ко всему начало еще и лихорадить. Им еще повезло - снег в поле был достаточно тверд или не слишкомглубок, они почти всюду держались поверху, лишь местами проваливаясь тоодной, то другой ногой, проламывая затвердевший от мороза наст. Теперь шливдоль гривки бурьяна по склону вниз. В поле было немного светлее, чем влесу, серый призрачный сумрак вокруг раздвинулся шире, внизу на снегумельтешили от ветра сухие стебли бурьяна. Спустя четверть часа впередизатемнелся какой-то кустарник - спутанные заросли лозняка или ольшаниканад речкой, и они не спеша пошли к этим зарослям. Сотников чувствовал себя все хуже: кружилась голова, временами всознании что-то как будто проваливалось, исчезало из памяти, и тогда накороткое время он даже забывал, где находится и кто с ним. Наверно, всамом деле надо было воротиться или вовсе не трогаться из леса в такомсостоянии, но он просто не допускал мысли, что может всерьез заболеть. Нехватало еще болеть на войне. Никто из них не болел так, чтобы освобождалиот заданий, да еще таких пустяковых, как это. Кашляли, простуживалисьмногие, но простуда не считалась в лесу болезнью. И когда там, у костра наболоте, командир вызвал его по фамилии, Сотников не подумал о болезни. Аузнав, что предстоит сходить в село за продуктами, даже обрадовался,потому что все эти дни был голоден, к тому же привлекала возможностькакой-нибудь час погреться в домашнем тепле. И вот погрелся. В лесу все-таки было легче, а тут, на ветру, он почувствовал себясовсем плохо и даже испугался, что может упасть: так кружилась голова, иот слабости вело из стороны в сторону. - Ну, как ты? Остановившись, Рыбак обернулся, подождал, и от этого его простоговопроса, на который не обязательно было отвечать, у Сотникова потеплело вдуше. Больше всего он боялся из напарника превратиться в обузу, хотя изнал, что, если случится наихудшее, выход для себя найдет сам, никого необременяя. Даже и Рыбака, на которого как будто можно было положиться.После недавнего перехода шоссе, когда им двоим выпало прикрыть отходостатков разбитого отряда, они как-то сблизились между собой и всепоследние дни держались вместе. Наверно, потому вместе попали и на этозадание. - Вот лощину протопаем, а там за бугром и деревня. Недалеко уже, -подбадривал Рыбак, замедляя шаг, чтобы идти рядом. Сотников догнал его, и они вместе пошли по склону. Снег тут сталглубже, чем был на пригорке, ноги чаще проламывали тонковатый наст; месяцтеперь блестел за их спинами. Ветер сильными порывами раздольно гулял вснежном поле, короткие полы шипели хлестали по озябшим коленям Сотникова.Рыбак вдруг обернулся к товарищу: - Все спросить хочу: в армии ты кем был? Наверно, не рядовым, а? - Комбатом. - В пехоте? - В артиллерии. - Ну тогда ясное дело: мало ходил. А я вот в пехоте всю дорогу топаю. - И далеко протопал? - спросил Сотников, вспоминая свой путь на восток. Но Рыбак это понял иначе. - Да вот как видишь. От старшины до рядового дошел. А ты кадровый? - Не совсем. До тридцать девятого в школе работал. - Что, институт окончил? - Учительский. Двухгодичный. - А я, знаешь, пять классов всего... И то... Рыбак не договорил - вдруг провалился обеими ногами, негромко выругалсяи взял несколько в сторону. Тут уже начинался кустарник, заросли лозы,камыша, снег стал рыхлее и почти не держал наверху; под ногами, кажется,было болото. Сотников в нерешительности остановился, выбирая, кудаступить. - За мной, за мной держи. По следам, так легче, - издали сказал Рыбак,направляясь в кустарник. Они долго пробирались по широкой пойменной лощине, пока вылезли иззарослей мерзлого тростника, отчаянно шелестевшего вокруг, перешлизасыпанную снегом речушку и снова пошли лугом, разгребая ногами рыхлый,глубокий снег. Сотников совершенно изнемог, тяжело дышал и едва дождался,когда кончится эта болотистая низина и начнется поле. Наконец кустарникостался позади, перед ними полого поднимался склон, снега здесь сталоменьше. Но идти вверх оказалось не легче. Сотникова все больше одолевалаусталость, появилось какое-то странное безразличие ко всему на свете. Вушах тягуче, со звоном гудело - от ветра или, может, от усталости, и оногромным усилием воли принуждал себя двигаться, чтобы не упасть. На середине длинного склона стало и вовсе плохо: подкашивались ноги.Хорошо еще, что снегу тут было мало, а местами его и вовсе посдуваловетром, и тогда под бурками проступали пыльные глинистые плешины. Рыбаквырвался далеко вперед - наверно, старался достичь вершины холма, чтобыоглядеться, - кажется, уже скоро должна была появиться деревня. Но еще недойдя до вершины, он остановился. Сотникову показалось издали, что он тамчто-то увидел, по отсюда ему плохо было видно, что именно. Снеговой холмполого поднимался к звездному небу и где-то растворялся там, исчезая втусклом мареве ночи. Позади же широко и просторно раскинулась серая,притуманенная равнина с прерывистой полосой кустарника, слабымиочертаниями каких-то пятен, расплывчатых теней, а еще дальше, почти непросматриваясь отсюда, затаился в темени покинутый ими лес. Он был далеко,тот лес, а вокруг стыло на морозе ночное поле - если что случится, помощиждать неоткуда. Рыбак все еще стоял, отвернувшись от ветра, когда Сотников кое-какприволокся к нему. Он уже не придерживался его следа - ступал куда попало,лишь бы не упасть. И, подойдя, неожиданно увидел: под ногами была дорога. Они ничего не сказали друг другу, вслушались, вгляделись и медленнопошли вверх - один по правой, а другой по левой колеям дороги. Дорога,наверно, вела в деревню - значит, может, еще удастся дойти туда, несвалиться в пути. Вокруг простирался все тот же призрачный ночной простор- серое поле, снег, сумрак со множеством неуловимых теневых переходов,пятен. И нигде не было видно ни огонька, ни движения - смолкла, затихла,притаилась земля. - Стой! Сотников шагнул и замер, коротко скрипнул и затих под его бурками снег.Рядом неподвижно застыл Рыбак. Откуда-то с той стороны, куда уходиладорога, невнятно донесся голос, обрывок какого-то окрика вырвался вморозную ночь и пропал. Они тревожно вгляделись в ночь - недалеко впереди,в ложбинке, похоже, была деревня: неровная полоса чего-то громоздкогомягко серела в сумраке. Но ничего определенного там нельзя было разобрать. Замерев на дороге, оба всматривались, не будучи в состоянии понять,действительно ли это был крик или, может, им показалось. Вокруг сприсвистом шуршал в бурьяне ветер и лежала немая морозная ночь. И вдругснова, гораздо уже явственней, чем прежде, донесся человеческий крик -команда или, может, ругательство, а затем, разом уничтожая все ихсомнения, вдали бабахнул и эхом прокатился по полю выстрел. Рыбак, что-то поняв, с облегчением выдохнул, а Сотников, наверно,оттого, что долго сдерживал дыхание, вдруг закашлялся. Минуту его неотвязно бил кашель, как он ни старался унять его, всеприслушиваясь, не донесутся ли новые звуки. Правда, и без того уже былопонятно, чей это выстрел: кто же еще, кроме немцев или их прислужников,мог в такую пору стрелять в деревне? Значит, и в том направлении путь имзакрыт, надо поворачивать обратно. Выстрелов, однако, больше не было, раза два ветер донес что-то похожеена голос - разговор или окрик, не разобрать. Выждав, Рыбак сквозь зубы злосплюнул на снег. - Шуруют, сволочи! Для великой Германии. Они еще постояли недолго, прислушиваясь к ветреной тиши, обеспокоенныевопросом: что делать дальше, куда податься? Будто еще на что-то надеясь,Рыбак продолжал вглядываться в ту сторону, где во мраке исчезала дорога;Сотников же, отвернувшись от ветра, начинал мелко, простудно дрожать. - Значит, туда нечего и соваться, - решил Рыбак, озадаченно переминаясьна скрипучем снегу. - Может, давай ложбинкой пройдем? Тут где-то,помнится, еще должна быть деревушка. - Давай, - односложно согласился Сотников и зябко передернул плечами. Ему было все равно куда идти, лишь бы не стоять на этом пронизывающемветру. Чувства его дремотно тупели, по-прежнему кружилась голова. Все егоусилия теперь уходили только на то, чтобы не споткнуться, не упасть, иботогда он, наверное, уже не поднялся бы. Они свернули с дороги и по снежной целине направились туда, где широкимпятном темнел какой-то кустарник. Снег на склоне сначала был мелкий, пощиколотку, но постепенно становился все глубже, особенно в низинке. Ксчастью, низинка оказалась неширокой, они скоро перешли ее и повернуливдоль зарослей мелколесья, близко, однако, не подходя к ним. Сотниковплохо ориентировался на этой местности и во всем полагался на Рыбака,который облазил здешние места еще осенью, по черной тропе, когда ихнебольшой отряд только еще собирал силы на Горелом болоте. Начав снебольшой диверсии на дороге, этот отряд затем перешел к делам поважнее -взорвал мост на Ислянке, сжег льнозавод в местечке, но после убийствакакого-то крупного немецкого чиновника оккупанты всполошились. В конценоября три роты жандармов, оцепив Горелое болото, начали облаву, изкоторой они едва вырвались тогда в соседний Борковский лес. Сотников, однако, в то время был далеко отсюда и едва ли помышлял опартизанах. Он делал третью попытку пробиться через линию фронта и недопускал мысли, что может оказаться вне армии. Двенадцать сутокпробиралась из-под Слонима на восток небольшая группа артиллеристов - тех,кто уцелел из всего когда-то мощного корпусного артиллерийского полка. Нона Березине во время переправы почти вся она была расстреляна из засады, акто уцелел или не пошел ко дну, очутился в плену у немцев. В числе этихпоследних, на счастье или беду, оказался и Сотников. Да, это были отличные ребята, его артиллеристы, разведчики, огневики исвязисты. Круглый год он получал с ними только пятерки и благодарности отначальства за боевую подготовку, мастерство и меткую стрельбу на полковых,армейских и показных учениях. Думалось, разразится война, и им будутобеспечены блестящая победа, ордена, газетная слава и все прочее, к чемуони были вполне подготовлены и чего, безусловно, заслуживали. По крайнеймере, больше других. Но на войне все получилось иначе. Случилось так, что в распоряжениибатареи осталось несколько считанных секунд, и наибольший результат далите, кто скорее сориентировался, проворнее успел зарядить, кто простооказался ловчее и не растерялся в момент, когда у него самого задрожалируки. Рыбак уверенно шагал впереди вдоль опушки леска. Сотников опятьприотстал, его суконные растоптанные бурки, недавно доставшиеся ему отубитого партизана из местных, ровно шорхали по снежной замяти. Их путьлежал вниз, ветер заходил сбоку, месяц тускло и ровно блестел снебосклона. По-прежнему было морозно и ветрено, от стужи у Сотникова всесжалось, одеревенело внутри. Казалось, никогда в жизни он не испытывалтакого собачьего холода; как в эту февральскую ночь. От усталости иоднообразного шуршания ветра в бурьяне голова его полнилась гулом ипутаницей невнятных фраз, разговоров. В тусклой сумятице мыслей поройявственно проглядывало что-то из его прошлого... Наихудшее из всего состояло для Сотникова в том, что это был его первыйи его последний фронтовой бой, к которому комбат готовился в течение всейсвоей службы в армии. К сожалению, этот злосчастный бой еще раззасвидетельствовал тот непреложный, но нередко игнорируемый факт, что вусвоении опыта предыдущей войны не только сила, но, наверное, и слабостьармии. Наверно, характер каждой следующей войны слагается не столько изтипических закономерностей предыдущей, сколько из незамеченных илиигнорированных ее исключений и неожиданностей, что и формирует как еепобеды, так и ее поражения. Жаль, что Сотников понял это слишком для себяпоздно, когда уроки его короткой фронтовой науки были для него ужебесполезны, а вся его батарейная мощь превратилась в груду покореженногометалла на булыжном шоссе под Слонимом. Все это представлялось теперь как страшный, кошмарный сон, и, хотя ипотом на его долю выпало немало чудовищных испытаний, тот первый бойникогда не изгладится в его памяти. ...Четвертый день грохочущая колонна полка тащилась по лесным ипроселочным дорогам на запад, потом свернула на юг, но не проехала идесятка километров, как ее повернули на север. Трактора своим неумолчнымревом оглушали окрестность, от перегрева кипела вода в радиаторах, пот ипыль разъедали лица бойцов. С раннего утра до темноты над ними виселанемецкая авиация, "юнкерсы" непрерывно осыпали колонну бомбами. Все надороге было завалено песком и землей, смрадно горели тягачи, уцелевшиебезостановочно объезжали их: колонна не прекращала движения. Бойцы состанин беспорядочно палили вверх из винтовок, но пользы от такой ихстрельбы было мало. Они даже не могли заставить самолеты подняться выше, ите носились над дорогой, едва не задевая верхушки посадок. Сотников сидел на головном в батарее тракторе и как избавления, каксамого большого счастья жаждал команды съехать с этой проклятой дороги иразвернуться. Уж он бы тогда встретил немцев. Он бы обрушил на их головытакое, что им и не снилось. Но не было даже команды остановиться, полк вседвигался и двигался, и каждые два часа над ним разгружались обнаглевшие"юнкерсы" и "хейнкели", перед которыми вся эта огневая мощь былабеззащитной. Так наступила последняя ночь их блуждания по западнобелорусскимдорогам. Полк был уже далеко не тот, что вначале: несколько расчетов погибло, вего батарее почти прямым попаданием бомбы разворотило на дороге орудие.Правда, три еще оставались исправными, разве что со вмятинами на щитах, сизодранной гусматикой колес и множеством осколочных шрамов на стволах истанинах. У второго орудия потек пробитый накатник. Четверых погибшихбатарейцы везли, в прицепе на снарядных ящиках, семерых раненых отправилив тыл. Впрочем, это были еще не самые большие потери - другим батареямдосталось хуже. Полковая колонна сократилась едва не наполовину, несколькоорудий осталось на дороге: поврежденные трактора не могли их тянуть, азапасных не было. Теперь почти всю ночь двигались на восток, и в этом былплохой признак: ПНШ, закуривший из его пачки, намекнул на окружение, оно ив самом деле было похоже на то. Бойцы не спали все четверо суток,некоторые, сидя на станинах, немного вздремнули под утро - ночь была самойспокойной порой, если бы не эта неопределенность в обстановке, чернойплахой нависшая над полком. Перед рассветом сделали короткую остановку вкакой-то деревне, навстречу шли пехотинцы; невдалеке, видно было в ночи,зажженное авиацией, что-то горело ярким, на полнеба, пламенем - говорили,станция. Никто им не объяснил ничего, видно, командиры знали не большебойцов, но людям как-то само собой передалось, что совсем близко ненцы.Вскоре командир полка майор Парахневич повернул колонну на боковую,обсаженную вербами дорогу. Поехали куда-то на юг. Ночью было спокойнее безавиации, зато они были слепы и глухи: за ревом тракторов ничего невозможнобыло услышать, а в летней ночной темноте не много увидишь. Перед самымрассветом Сотников не выдержал и только задремал на сиденье, как громовойвзрыв на обочине вырвал его из сна. Комбата обдало землей и горячей волнойвзрыва, он тут же вскочил: "Комсомолец" сильно осел на правую гусеницу. Итут началось... Как раз светало, за вербами ярко синел край неба и серело овсяное поле,а откуда-то спереди, от головы колонны, их начали расстреливать танки. Неуспел Сотников соскочить с трактора, как рядом запылал тягач третьейбатареи, провалилась в воронку гаубица. Оглушенный близкими ударамивзрывов, он скомандовал батарее развернуться вправо и влево, но не такпросто было вывернуться с громоздкими орудиями на узкой дороге. Второйрасчет бросился через канаву в овес и тут же получил два снаряда втрактор, гаубица опрокинулась, задрав вверх колесо. Утро осветилось яркимпламенем горящих тракторов, посадки застлало соляровым дымом - танкирасстреливали полк на дороге. Это было наихудшее, что могло случиться, - они погибали, а вся ихогневая мощь оставалась почти неиспользованной. Поняв, что им отведенонесколько скупых секунд, Сотников с расчетом кое-как развернул прямо надороге последнюю уцелевшую гаубицу и, не укрепляя станин, едва успевсодрать чехол со ствола, выстрелил тяжелым снарядом. Сначала нельзя было иразглядеть, где те танки: головные в колонне машины горели, уцелевшиебойцы с них бежали назад, дым и покореженные трактора впереди мешалиприцелиться. Но полминуты спустя между вербами он все же увидел первыйнемецкий танк, который медленно полз за канавой и, свернув орудийныйствол, гахал и гахал выстрелами наискосок по колонне. Сотников оттолкнулнаводчика (орудие было уже заряжено), дрожащими руками кое-как довернултолстенный гаубичный ствол и наконец поймал это еще тусклое в утреннейдымке страшилище на перекрестие панорамы. Выстрел его грохнул подобно удару грома, гаубица сильно сдала назад,больно ударила панорамой в скулу; внизу, из-под незакрепленных сошников,брызнуло искрами от камней, одна станина глубоко врезалась сошником вбровку канавы, вторая осталась на весу на дороге. Сквозь пыль, поднятуювыстрелом, он еще не успел ничего разглядеть, но услышал, как радостнозакричал наводчик, и понял, что попал. Он тут же опять припал к панораме -едва не закрывая собой все ее поле зрения, за дорогой двигался второйтанк, комбат вперил гаубичный ствол в его серое лбище - так близко тотказался в оптике - и крикнул: "Огонь!" Замковый отреагировал вовремя,выстрел опять оглушил его, но в этот раз он успел уклониться от панорамы иза пылью перед стволом увидел, как то, что за секунду до выстрела былотанком, хрястнуло, будто яичная скорлупа, и от мощного внутреннего взрывачастями развалилось в стороны. Неповоротливая, тяжелая, предназначеннаядля стрельбы из далекого тыла гаубица своим мощным снарядом разнесла танквдребезги. Неожиданно их охватил азарт боевой удачи. Уже не обращая внимания напотери, на убитых и раненых, что, истекая кровью, корчились на пыльномбулыжнике, на огонь, пожиравший их технику, и град пуль оттуда, из танков,несколько уцелевших расчетов вступили в неравный бой с танками. Темвременем рассвело, уже стало видать, куда целиться. Несколько пожаровдымно пылали за дорогой: немецкие машины горели. Сотников выпустил шесть тяжелых снарядов и разнес вдребезги еще дватанка. Но какое-то подсознательное, обостренное опасностью чувствоподсказало ему, что удача кончается, что судьбой или случаем отпущенныесекунды использованы им полностью, что следующий, второй или третий снарядиз танка будет его. Впереди живых, наверное, уже не осталось, последнимпритащился оттуда и упал, обливая кровью станину, командир полка; рядом вканаве бахали из карабинов несколько бойцов - метили в танковые щели.Возле ящиков уткнулся головой в землю заряжающий Коготков, сзади никогобольше не было. Тогда Сотников на четвереньках сам бросился к снарядномуящику. Однако он не успел доползти до него, как сзади оглушающе грохнуло,тугая волна взрыва распластала его на булыжнике, и черное удушливоепокрывало на несколько долгих секунд закрыло собой дорогу. Задохнувшись отземли и пыли, он краешком сознания все же почувствовал, что жив, и тут жепод лавой земляной трухи, которая низринулась сверху, рванулся к орудию.Но гаубица уже немощно скособочилась на краю воронки, ствол взрывомсвернуло в сторону, смрадно горела резина колесного обода. И тогда онпонял, что это конец. Он плохо еще соображал, сам уцелел или нет, ночувствовал, что оглох: взрывы вокруг ушли за непроницаемую толстую стену,другие звуки все разом исчезли, в голове стоял протяжный болезненный звон.Из носа показалась кровь, он грязно размазал ее по лицу и сполз с дороги вканаву. Напротив, за вербами, тяжело переваливаясь на гусеницах, шел,наверно, тот самый, подбивший его танк. Свежий утренний ветер стлал черныекосмы дыма от пылающего трактора, жирно воняло соляркой и тротилом отвзрывов, дымно тлела гимнастерка на плече уже неживого командира полка. Потрясенный неожиданностью разгрома Сотников минуту осоловело смотрелна ползущие за дорогой немецкие танки, их номера и черно-белые, выбитые потрафарету кресты. И тогда кто-то дернул его за рукав, он повернул голову -рядом появилось запачканное сажей и кровью лицо старшины батареи, которыйчто-то кричал ему и показывал рукой в тыл, куда по канаве бежали бойцы. Они вскочили и сквозь вонючий дым над дорогой, пригнувшись, такжепобежали туда...