Сотников

3

Рыбак обошел мысок мелколесья и остановился. Впереди, на склонепригорка, в едва серевшем пространстве ночи, темнели крайние постройкидеревни. Как она выглядела отсюда, Рыбак уже не помнил: когда-то, в началеосени, они проходили стороной по дороге, но в деревню не заходили.Впрочем, сейчас это его мало заботило - важнее было определить, нет ли тамнемцев или полицаев, чтобы ненароком не угодить в западню. Он недолго постоял возле кустарника, прислушиваясь, но ничегоподозрительного в деревне вроде не было слышно. Донеслось несколькоразрозненных, приглушенных ночью звуков лениво протявкала собака.По-прежнему упруго и настойчиво дул ветер, тихо посвистывая рядом вмерзлых ветвях, пахнуло дымом - где-то, наверно, топили. Тем временемсзади подошел Сотников и, остановившись, тоже всмотрелся в сумерки. - Ну что? - Вроде тихо, - негромко сказал Рыбак. - Пошли помалу. Было бы удобнее и короче свернуть к крайней в этой деревне избушке, чтотемнела невдалеке, по самые окна увязнув в сугробе, - там начиналасьулица. Но возле крайней всегда больший риск напороться на неприятность: вконце улицы обычно заканчивают свой маршрут караульщики и патрули, там жеустраивает засады полиция. И он свернул по снегу в сторону. Вдольпроволочной в две нитки ограды они перешли лощинку, направляясь кнедалеким постройкам, тесно сгрудившимся в конце огородов на отшибе. Этобыло гумно. Там еще постояли минуту за растрескавшимся углом пуньки илитока с продранной крышей, прислушались, и Рыбак с оглядкой вышел напригумье. Отсюда было рукой подать до низенькой, сиротливо покосившейсяизбушки при одном сарайчике, куда вела утоптанная в снегу тропинка. Рыбаксделал по ней два шага, но тут же соступил в снег - на тропке пронзительнозаскрипело под сапогами. За ним принял в сторону Сотников, и они пошлитак, по обе стороны стежки, к избе. Они еще не достигли сарайчика, как до их слуха явственно донесся стук -во дворе кто-то рубил дрова, рубил вроде бы с неохотой, вполсилы. Рыбакобрадовался: если рубят дрова - значит, в деревне, наверно, все тихо,чужих нет. К тому же не надо стучать в окно, проситься впустить - обо всемможно будет расспросить дровосека. Правда, он тут же подумал, чтонеосторожностью можно спугнуть человека - завидев чужих, запрется, тогдапопробуй его вытащить из избы. И он как можно тише обошел сарайчик,переступил через концы брошенных на снегу жердей и вышел из-за угла. В темновато-серых сумерках двора у ограды кто-то возился с поленом. Онне сразу понял, что это женщина, которая, заслышав сзади шаги, вдругиспуганно вскрикнула. - Тихо, мамаша! - негромко сказал Рыбак. Растерявшись, она замерла перед ним - низенькая пожилая тетка в грубом,толсто повязанном на голове платке - и не могла вымолвить слова. Рыбак изпредосторожности взглянул на ведущую в сени дверь, та была закрыта, большево дворе вроде никого не было. Впрочем, он не очень и опасался - он ужезнал, что в этой деревне спокойно. Полицаи, пожалуй, засели за самогон, анемцы вряд ли тут появлялись. - Ой, господи боже, и напугалась же! Ой, господи... - Ладно, хватит креститься. Полицаев в деревне много? - А нет полицаев. Был один, так в местечко перебрался. А больше нет. - Так, - Рыбак прошелся по двору, выглянул из-за угла. - Деревня какназывается? - Лясины. Лясины деревня, - полная внимания и еще не прошедшего испуга,отвечала тетка. Ее топор глубоко сидел в суковатом еловом полене, которое она,очевидно, тщетно пыталась расколоть пополам. Рыбак уже прикинул, что неплохо бы тут и отовариться: подход-выходхороший, на пути гумно, лесок - если что, все это прикроет их от чужогоглаза. - Кто еще дома? - Так одна ж я, - будто удивившись их неосведомленности, ответилаженщина. - И больше никого? - Никого. Одна вот живу, - вдруг пожаловалась она, все не сводя с неговыжидательно-тревожного взгляда, наверно старалась угадать тайную цель ихночного визита. Рыбака, однако, мало тронул этот ее жалостливо-покорный тон, ему ужебыли знакомы эти наивные повадки деревенских теток, разжалобить его былотрудно. Теперь он изучал обстановку на дворе - увидел раскрытые ворота всарай и заглянул в его глухой, полный навозного запаха мрак. - Что, пусто? - Пусто, - упавшим голосом подтвердила женщина, не отходя от топора. -Забрали все чисто. - Кто забрал? - Ну, известно кто. Как у красноармейской матери. Чтоб им подавиться,иродам! Тут Рыбак с мимолетным сочувствием взглянул на женщину - если таперешла на проклятия, значит не врет, можно верить. И он про себянедовольно чмыхнул, поняв, что и здесь, наверно, ничего не выйдет, - не донитки же обирать ее, и без того обобранную немцами. Придется искатьдальше. Сотников, ссутулясь, уныло ожидал под стеной, и Рыбак шагнул к женщине. - Что, не расколешь? Тетка догадалась, что он поможет, и, заметно обрадовавшись, как-тосразу сбросила с себя пугливую настороженность. - Да вот, лихо на него, вбила - не выдеру. С вечера бьюсь, ни туда нисюда. - А ну дай! Рыбак закинул за спину карабин и обеими руками взялся за гладкое сухоетопорище. Хакнув, сильно ударил поленом о колоду, потом еще. Ударял метко,с удовольствием, ощущая силу в руках и привычную с детства сноровку, когдатак же вот зимними вечерами колол на утро дрова. Пилить не любил, а колотьвсегда был готов с охотой, находя как бы извечное удовлетворение в этойтрудной, не лишенной мужского удальства работе. На четвертом ударе трещина криво обежала сук, и полено развалилосьнадвое. Он расколол еще и половинки. - От спасибо, сынок. Дай тебе бог здоровьичка, - без тени недавнейскованности благодарила тетка. - Спасибом не отделаешься, мать. Продукты имеются? - Продукты? А какие продукты? Бульбочка есть. Мелкая, правда. Если что,заходите, сварю затирки. - Это что! Нам с собой надо. Скотину какую. - Э, скотину. Где ее взять теперь... - А там кто живет? - Рыбак показал рукой через огород, где заостроверхим тыном белела снежная крыша соседней постройки. Кажется, тамтопили: ветер заносил во двор запах дыма и чего-то съестного. - А Петра Качан. Он теперь старостой тут, - простодушно сообщила тетка. - Да? Здешний староста? Ты слышишь? - Рыбак повернулся к Сотникову,который, прислонясь к бревну, терпеливо стоял под стеной. - Ну. Поставили старостой. - Сволочь, да? - А не сказать. Свой человек, тутошний. Рыбак, помедлив, решил: - Ладно, пошли к старосте. Он-то уж, наверно, побогаче тебя. Они не стали искать стежку, подлезли под жердь в изгороди, перешлизасыпанный золой и картофельной кожурой огород и через дыру в старом тынепролезли во двор старосты. Тут порядка было побольше, чем на соседнем дворе, во всем чувствоваласьзаботливая рука хозяина. С трех сторон двор обступали постройки: изба,сарай, легкий навес; у крыльца стояли сани с остатками сена в розвальнях -верное свидетельство того, что хозяин находится дома. Под крышей сараявысился ладный штабелек наготовленных, напиленных и поколотых дров. Когда они еще переходили огород, Рыбак приметил в замерзшем окошкетусклые отблески света - наверно, от коптилки - и теперь уверенно ступилна скрипучие доски крыльца. Он не стучал - дверь была не заперта, справиться с ней ему, сельскомужителю, было привычно и просто: повернул на четверть оборота завертку, идверь, тихо скрипнув, сама растворилась. Он прошел в темные сени, вдыхаяполузабытые, густо устоявшиеся крестьянские запахи, осторожно повел рукойпо стене. Пальцы его наткнулись на какую-то залубеневшую от стужи одежду,затем на дверную планку. Нащупав подле нее прокаленную морозом завесу, онлегко отыскал одинаковую во всех деревенских домах скобу. И эта дверьоказалась незапертой, он потянул ее на себя и переступил высоковатыйпорог, передавая скобу в холодные руки Сотникова. На опрокинутой посреди стола миске горела коптилка, огонек ее испуганновыгнулся от клуба холодного воздуха. Пожилой, с коротко подстриженнойбородой человек, сидевший за столом в наброшенном на плечи тулупчике,поднял седую голову. На его широком, непривычно освещенном снизу лицекоротко блеснул недовольный взгляд, тут же, однако, и потухший под низкоопущенными седыми бровями. - Добрый вечер, - со сдержанной вежливостью поздоровался Рыбак. Конечно, можно бы и без этого приветствия немецкому прислужнику, ноРыбаку не хотелось сразу начинать неприятный для него разговор. Старик,однако, не ответил, даже не пошевелился за столом, только еще раз, уже безвсякого любопытства, поглядел на них. Сзади все несло холодом - Сотников неумело громыхал дверью, тщетностараясь захлопнуть ее. Рыбак обернулся, с привычным пристуком закрылдверь. Хозяин наконец медленно выпрямился за столом, не меняя, однако,безучастного выражения на лице, будто и не догадывался, кто они, этинепрошеные ночные пришельцы. - Ты здешний староста? - официально спросил Рыбак, вразвалкунаправляясь к столу. В трофейных его сапогах было скользко с мороза, и онневольно сдерживал шаг. Старик вздохнул и, наверно поняв, что предстоит разговор, закрылтолстую книгу, которую перед тем читал у коптилки. - Староста, ну, - сказал он ровным, без тени испуга или подобострастияголосом. В то время в запечье послышался короткий шорох, и из-за занавески,поправляя на голове платок, появилась маленькая, худенькая и, видно повсему, очень подвижная женщина - наверно, хозяйка этой избы. Рыбак снял сплеча и приставил к ногам карабин. - Догадываешься, кто мы? - Не слепой, вижу. Но ежли за водкой, так нету. Всю забрали. Рыбак со значением взглянул на Сотникова: старый пень - не принимает лион их за полицаев? Впрочем, так, может, и лучше, подумал он и, сохраняядобродушную невозмутимость, сказал: - Что ж, обойдемся без водки. Староста помолчал, будто размышляя над чем-то, подвинул на край столамиску с коптилкой. На полу стало светлее. - Если так, садитесь. - Ага, садитесь, садитесь, детки, - обрадовалась приглашению хозяинаженщина. Подхватив от стола скамейку, она поставила ее у печки, в которой,видно было, догорали на ночь дрова. - Тут будет теплее, наверно же,озябли. Мороз такой... - Можно и присесть, - согласился Рыбак, но сам не сел - кивнулСотникову: - Садись, грейся. Сотникова не надо было уговаривать - он тотчас опустился на лавку иприслонился спиной к побеленному боку печи. Винтовку держал в руках, будтоопирался на нее, пилотку на голове не поправил даже - как была глубоконасунута на примороженные уши, так и осталась. Рыбаку тем временемстановилось все теплее, он расстегнул сверху полушубок и сдвинул назатылок шапку. Хозяин оставался за столом с независимо-бесстрастным видом,а хозяйка, сложив на животе руки, настороженно и трепетно следила закаждым их движением, "Боится", - подумал Рыбак. Следуя своей партизанскойпривычке, он, прежде чем сесть, прошелся по избе, будто невзначай заглянулв темный запечек и остановился возле красного фанерного шкафа,отгораживавшего угол с кроватью. Хозяйка уважительно отступила в сторону. - Там никого, детки, никого. - Что, одни живете? - Одни. Вот с дедом так и коптим свет, - с заметной печалью сказалаженщина. И вдруг не предложила, а как бы запросила даже: - Может, вы быпоели чего? Верно ж, голодные, а? Конечно, с мороза да без горячего... Рыбак улыбнулся и довольно потер озябшие руки. - Может, и поедим. Как думаешь? - с деланной нерешительностью обратилсяон к Сотникову. - Подкрепимся, если пани старостиха угощает... - Вот и хорошо. Я сейчас, - обрадовалась женщина. - Капусточка,наверно, теплая еще. И это... Может, бульбочки сварить? - Нет, варить не надо. Некогда, - решительно возразил Рыбак и искосавзглянул на старосту, который, облокотясь на стол, неподвижно сидел вуглу. Над ним, повязанные вышитыми полотенцами, темнели три старинные иконы.Рыбак тяжело протопал сапогами к простенку и остановился перед большойзастекленной рамой с фотографиями. Он умышленно избегал прямо взглянуть настаросту, чувствуя, что тот сам, не переставая, втихомолку наблюдает заним. - Значит, немцам служишь? - Приходится, - вздохнул старик. - Что поделаешь! - И много платят? Дед не мог не почувствовать явной издевки в этом вопросе, но ответилспокойно, с достоинством: - Не спрашивал и знать не хочу. Своим, обойдусь. "Однако! - заметил про себя Рыбак. - Видно, с характером". В березовой раме на стене среди полдюжины различных фотографий онвысмотрел молодого, чем-то неуловимым похожего на этого деда парня вгимнастерке с артиллерийскими эмблемами в петлицах и тремя значками нагруди. Было в его взгляде что-то безмятежно-спокойное и в то же времяпо-молодому наивно уверенное в себе. - Кто это? Сын, может? - Сын, сын. Толик наш, - ласково подтвердила хозяйка, останавливаясь ичерез плечо Рыбака заглядывая на фото. - А теперь где он? Не в полиции случайно? Староста поднял нахмуренное лицо. - А нам откуда знать? На фронте был... - Ой, божечка, как пошел в тридцать девятом, так больше и не видели. Ссамого лета ни слуху ни духу. Хотя бы знать: живой или, может, уже икосточки сгнили... - ставя на стол миску со щами, заговорила старостиха. - Так, так, - сказал Рыбак, не отзываясь на ее жалостливое причитание.Выждав, пока она выговорится, он с нажимом объявил старику: - Опозорил тысына! - А то как же! И я ж ему о том твержу день и ночь, - с жаром подхватилаот печи хозяйка. - Опозорил и сына и всех чисто... Это было несколько неожиданно, тем более что старостиха говорила вродебы с искренней болью в голосе. Староста, однако, никак не отозвался на ееслова, неподвижно сидел с поникшим видом, и Рыбаку показалось, что этотдед просто недоумок какой-то. Но только он подумал о том, как хмурое лицостаросты нахмурилось еще больше. - Будет! Не твое дело! Женщина тотчас умолкла, остановившись на полуслове, а староста вперилукоряющий взгляд в Рыбака. - А он меня не опозорил? Немцу, отдал - это не позор? - Так вышло. Не его в том вина. - А чья? Моя, может? - строго, без тени стеснения или страха спросилстарик и многозначительно постучал по столу: - Ваша вина. - Да-а, - неопределенно произнес Рыбак, не поддержав малоприятный длянего и не очень простой разговор, которому, знал, по нынешним временамнету конца. Хозяйка расстелила коротенькую, на полстола, скатерку, поставила мискусо щами, мясной запах от которых властно заглушил все его другие чувства,кроме враз обострившегося чувства голода. Рыбак не испытывал к этомучеловеку никакого почтения, его общие рассуждения и причины, почему онстал старостой, Рыбака не интересовали - факт службы у немцев определялдля него все. Теперь, однако, очень хотелось есть, и Рыбак решил на времяотложить дальнейшее выяснение взаимоотношений старика с немцами. - Сядьте, подкрепитесь немножко. Вот хлебушка вам, - с ласковойприветливостью приглашала хозяйка. Рыбак, не снимая шапки, полез за стол. - Давай подрубаем, - сказал он Сотникову. Тот вяло повертел головой: - Ешь. Я не буду. Рыбак внимательно посмотрел на товарища, который, покашливая,ссутулился на скамейке. Временами он даже вздрагивал, как в ознобе.Хозяйка, видно мало понимая состояние гостя, удивилась: - Почему же не будете? Может, брезгуете нашим? Может, еще чего дать? - Нет, спасибо. Ничего не надо, - решительно сказал Сотников, зябкопряча в рукава тонкие кисти рук. Хозяйка чистосердечно встревожилась. - Божечка, может, не догодила чем? Так извините... Рыбак удобно уселся на широкой скамье за столом, зажал меж коленейкарабин и не заметил, как в полном молчании опорожнил миску. Староста всес тем же угрюмым видом неподвижно сидел в углу. Хозяйка стояла невдалекеот стола с искренней готовностью услужить гостю. - Так, хлебушко я приберу. Это на его долю, - сказал Рыбак, кивнув всторону Сотникова. - Берите, берите, детки. Староста, казалось, чего-то молча ожидал - какого-нибудь слова или,может, начала разговора о деле. Его большие узловатые руки спокойно лежалина черной обложке книги. Засовывая остаток хлеба за пазуху, Рыбак сказал снеодобрением: - Книжки почитываешь? - Что ж, почитать никогда не вредит. - Советская или немецкая? - Библия. - А ну, а ну! Первый раз вижу библию. Подвинувшись за столом, Рыбак с любопытством взял в руки книгу,отвернул обложку. Тут же он, однако, почувствовал, что не надо было делатьэтого - обнаруживать своего интереса к этой чужой, может, еще немцамиизданной книге. - И напрасно. Не мешало бы и почитать, - проворчал староста. Рыбак решительно захлопнул библию. - Ну, это не твое дело. Не тебе нас учить. Ты немцам служишь, поэтомунам враг, - сказал Рыбак, ощущая тайное удовлетворение от того, чтоподвернулся повод обойтись без благодарности за угощение и переключитьсяна более отвечавший обстановке тон. Он вылез из-за стола на середину избы,поправил на полушубке несколько туговатый теперь ремень. Именно этотповорот в их отношениях давал ему возможность перейти ближе к делу, хотясам по себе переход и нуждался еще в некоторой подготовке. - Ты враг. А сврагами у нас знаешь какой разговор? - Смотря кому враг, - будто не подозревая всей серьезности своегоположения, тихо, но твердо возразил старик. - Своим. Русским. - Своим я не враг. Староста упрямо не соглашался, и это начинало злить Рыбака. Не хваталоеще доказывать этому прислужнику, почему тот, хочет того или нет, являетсяврагом Советской державы. Заводить долгий разговор с ним Рыбак не имелникакого желания и спросил с плохо скрытой издевкой: - Что, может, силой заставили? Против воли? - Нет, зачем же силой, - сказал хозяин. - Значит, сам. - Как сказать. Вроде так. "Тогда все ясно, - подумал Рыбак, - не о чем и разговаривать".Неприязнь к этому человеку в нем все нарастала, он уже пожалел о времени,потраченном на пустой разговор, тогда как с самого начала все было ясно. - Так! Пошли! - жестко приказал он. Вскинув руки, к Рыбаку бросилась старостиха. - Ой, сыночек, куда же ты? Не надо, пожалей дурака. Старик он, поглупости своей... Староста, однако, не заставил повторять приказ и с завиднымсамообладанием неторопливо поднялся за столом, надел в рукава тулуп. Былон совсем седой и, несмотря на годы, большой и плечистый - встав, заслонилсобой весь угол с иконами. - Замолчи! - приказал он жене. - Ну! Видно, старостиха привыкла к послушанию - всхлипнула напоследок иподалась за занавеску. Староста осторожно, будто боясь что-то задеть,вылез из-за стола. - Ну что ж, воля ваша. Бейте! Не вы, так другие. Вон, - он коротко кивнул на простенок, - ставили уже, стреляли. Рыбак невольно взглянул, куда указывал хозяин; действительно, на белойстене у окна чернело несколько дыр - похоже, от пуль. - Кто стрелял? Готовый ко всему, хозяин неподвижно стоял на середине избы. - А такие, как вы. Водки требовали. Рыбак внутренне передернулся: он не хотел уподобляться кому-то. Своинамерения он считал справедливыми, но, обнаружив чьи-то, похожие на свои,воспринимал собственные уже в несколько другом свете. И в то же время неверилось, чтобы староста его обманывал - таким тоном не врут. Тихоньковсхлипывая, из-за занавески выглядывала старостиха. На скамейке,сгорбившись, кашлял Сотников, но он ни одним словом не вмешался в егоразговор с хозяином - кажется, напарнику было не до того. - Так. Корова есть? - Есть. Пока что, - безо всякого интереса к новому обороту делаотрешенно ответил староста. Старостиха перестала всхлипывать и затихла, прислушиваясь к разговору.Рыбак раздумывал: было весьма соблазнительно пригнать в лес корову, но,пожалуй, отсюда будет далеко, можно не успеть до утра. - Так, пошли! Он закинул за плечо карабин, староста покорно надел снятую с гвоздяшапку и молча распахнул дверь. Направляясь за ним, Рыбак кивнул Сотникову: - Ты подожди.