Мальчик по имени Хоуп

***

Глубоко в закоулках мозга я храню список желаний. Например, я хочу, чтобы моя сестра Ниндзя-Грейс поступила в институт на Северном полюсе и приезжала погостить домой раз в год. На сутки. Еще я хочу помочь Шерлоку Холмсу разгадать какую-нибудь совершенно невероятную тайну, самую сложную из всех, что ему когда-либо попадались. Если она будет связана с зомби, то совсем прекрасно. Я хочу стать первым из людей, кто совершит полет на Луну в одиннадцать лет. Когда я прилечу туда, то скажу: «Это совсем маленький шаг для человека и огромная головная боль для его мамы». Я хочу, чтобы моя собака перестала пожирать планеты и выташнивать их на ковер. И наконец, моя самая большая мечта - это чтобы папа меня любил.
Этого добиться будет сложнее всего. Сложнее даже, чем уговорить маму отпустить меня в путешествие длиной в 3 844 000 километров (примерно столько от Земли до Луны). По правде говоря, я и без отца неплохо обхожусь. Не то чтобы это было легко, но до сих пор мне удавалось запихнуть свои чувства куда подальше и не выпускать наружу. Ну, до сегодняшнего дня. А сегодня все изменилось.
Вот я сижу в гостиной и ем бутерброд с арахисовым маслом. И тут на экране телевизора появляется папа. Прямо у меня под носом! Прямо здесь, в нашей гостиной, куда он не приходил уже многие годы. Хлеб прилипает у меня к нёбу (вот за это я и люблю бутерброды с арахисовым маслом; оно такое липкое, что странно, как его еще не продают в тюбиках вместо клея). Чтобы не задохнуться, мне приходится как следует повращать языком. Можно сказать, что вечер понедельника в нашем доме не задался с самого начала.
Если бы я мог, я бы выключил папу. Щелкнул кнопкой, пока-пока, и пусть бы он растворился в черноте экрана. Но это как-то неправильно - без спроса делать собственного отца невидимым. Будто прочитав мои мысли, папа поднимает на меня взгляд, смотрит прямо в глаза и кивает. Сказать, что я удивился, значит ничего не сказать.
Ладно, должен сказать, что очень скоро мой шок сменился кое-чем другим: безмолвным восторгом. Я так рад видеть папу в Пэрэдайс-Пэрэйд, здесь ему самое место! Дело в том, что папа у меня стал телеведущим. Правда, нас разделяет стеклянный экран, но все равно это так чудесно, особенно для понедельника, что я улыбаюсь. Улыбаюсь как мальчик, к которому наконец-то вернулся папа. И еще как мальчик, у которого от арахисового масла слиплось во рту.
Ниндзя-Грейс входит в комнату, бросает взгляд на экран и раскрывает рот, как золотая рыбка.
- Папа! - сообщает она. - Папу показывают по телевизору.
Да она просто гений!
- Это еще что за хрень! - продолжает возмущенно сестра. - Для отцов должна существовать одиннадцатая заповедь. Не кради, не лжесвидетельствуй... не уходи из семьи, чтобы через четыре года вернуться в роли пафосного телеведущего. Как-то неправильно это все.
Что тут может быть неправильного? Я растерянно заморгал. Даже сам Моисей бы радовался, что папа снова появился в нашей жизни. Это же так здорово! Я, конечно, представлял себе его возвращение несколько иначе. В реальности обошлось без тысячи разноцветных кексиков с начинкой, что пятнами окрашивает ванильную глазурь. Папино имя мы шоколадной крошкой на этих кексах тоже не писали. Но это не важно: все равно он будет рядом, совсем у нас под носом. Мы сможем видеть его каждый день. Это будет телешоу, которое просто нельзя пропустить. Если Ниндзя-Грейс не понимает, как замечательно нам теперь станет, то она совсем выжила из своего крошечного умишка. Самая лучшая новость с того раза, когда мама купила мне скейт мшисто-зеленого цвета с особо крепкими подшипниками.
- Ты что, не рада его видеть? - спрашиваю я.
Во рту у Ниндзи-Грейс блестит нить слюны, натянутая, как струна банджо.
- Пришлите такси до психушки для Дэниела Хоупа, если он считает, что папа по телевизору - это хорошая идея, - говорит сестра. Струна лопается.
Кстати, Ниндзя-Грейс не всегда была Ниндзей-Грейс. Когда-то она была нормальной - настолько, насколько сестры вообще бывают нормальными. Но все изменилось, когда ей стукнуло тринадцать. Именно тогда Грейс стала словесным ниндзей. Словесный ниндзя - это тот, кто использует слова как оружие. Что бы вы ни сказали, они ответят вам потоком оскорблений. Считаете себя умным? Я бы на вашем месте не был бы так уверен: словесный ниндзя непременно ранит вас своими колкими замечаниями. Именно это и случилось с Грейс Хоуп, когда она стала подростком. Поэтому Ниндзя-Грейс и вопит сейчас:
- Этот человек умер для нашей семьи.
Словесный ниндзя кидает мне в спину кинжал!
- И лучше бы тебе с этим смириться, если ты не хочешь неприятностей, - стреляет Ниндзя-Грейс с губы.
Но что бы она там ни говорила, я все равно буду думать, что это просто здорово. Если отец внезапно прославился, то и дети его станут знаменитыми. Ребята в школе будут просить у меня автографы. С этого дня я стану звездой в школе Святой Девы Врат. Вижу как наяву: вот я открываю свой сайт, становлюсь звездой Интернета. Возможно, у меня даже будет своя страничка. Назову ее «Сын». Парни будут умолять меня стать капитаном сборной по футболу, а девчонки - писать у себя в блокнотах «миссис Дэн Хоуп». Тетки в столовой станут класть мне больше картошки с маслом и карри, и я скажу им, что просто лопну, а они скажут мне, что не лопну, потому что они обожают смотреть на моего знаменитого папу по телевизору. Наверное, мама именно это называет «подмаслиться».
По правде говоря, папа всегда хотел попасть в телик. Поэтому, наверное, зря я так уж удивился. Брать интервью, общаться с публикой, болтать без умолку - все это у него получалось отлично. Заметьте, нам и в голову не приходило, что он когда-нибудь уйдет из местной газеты, где работал журналистом. Как же мы ошибались. Промотайте всего четыре года - и оп! Он уже бросил жену и детей - и привет, звезда экрана.
Самое паршивое во всем этом - момент, когда он бросает детей. Папа ушел, когда мне было всего семь. День начался как обычно, а закончился тем, что мы с Грейс сидели на верхней ступеньке лестницы. В двенадцать лет сестра была еще нормальной. Внизу на кухне гремели ящики, и я, помню, решил, что мама сердится. Раз ее так злит готовка, думал я, то не нужен мне ее ужин. Наверняка это мясная запеканка. Меня она тоже бесила, потому что в фарше было полно резинок, которые стучали по зубам. Грейс говорила, что резинки правильно называть хрящами. Раздалось какое-то бум-бум, а потом долгий вздох, будто открыли бутылку с газировкой. Грейс посмотрела на меня и сказала, что, по ее мнению, речь совсем не о запеканках и хрящах. Папа пытался успокоить маму, но это заводило ее еще больше. Она все твердила, как огорчает ее другая женщина.
Потом я решил, что они говорят про школу, потому что Грейс сказала: «Какая-то филькина грамота». У меня занемела спина. Если бы я тогда не встал, то в жизни бы больше не разогнулся и ходил, как бабуин, до конца своих дней. Грейс сказала, что мне лучше не уходить, потому что теперь началось самое интересное: папа заговорил о новом приключении, а мама кричала, что он заигрался. Грейс решила: это отличная новость и теперь мы повеселимся всей семьей. Может, поедем куда-нибудь. Но папа-то орал, что хочет быть самостоятельным. Речь явно не шла о веселых каникулах. Он ничего не сказал ни про сахарную вату, ни про трейлеры. Да и про нас тоже.
Я не расслышал, что сказал папа дальше, голос у него стал какой-то невыразительный, а потом раздалось глухое «шлеп», будто на стол уронили большой кусок ветчины. Мама плакала, и гул ее плача то поднимался, то опускался, будто она одной рукой вела легкий самолет. Наконец она закричала, что устала от факультативных занятий отца, а папа в ответ - что с него довольно и его тошнит от ее истерик. Когда я спросил Грейс, что это значит, она прошептала, что истерика - это школьный предмет, вроде математики.
В этот момент дверь кухни распахнулась, и Грейс на пузе, как змея, поползла к своей комнате, чтобы папа не застал ее на лестнице. Но я не мог сдвинуться с места. Папа распахнул входную дверь и с силой захлопнул ее за собой. Нарциссы на обоях затрепетали.
Я вернулся в свою спальню. Я был рад, что все это закончилось. И клялся, что никогда больше не буду есть запеканку, и не пойду в школу, и не стану ходить, как бабуин. Ну ладно, насчет последнего я еще подумаю, потому что это прикольно.
После того вечера все пошло как-то наперекосяк. Нам больше не разрешали покупать картошку фри в местном магазине под названием «Бригада Жарки». Если верить Грейс, которая вынюхала всю историю, папа сбежал с женщиной, которая там работала. Ее звали Грудастая Бэбс, и Грейс утверждала, что та любила строить глазки, заманивая мужчин своей жареной картошечкой. Сестра говорила, что и папа от нее тоже пригорел и ничего тут не поделаешь. Я засмеялся, ведь и мне иногда доставались подгоревшие кусочки, но Грейс хмуро ответила, что у нас с папой разная картошка и что папа не вернется - он ушел навсегда. Я пожал плечами: в семь лет кажется, что «навсегда» - это на неделю или месяц.
Как же я ошибался.
Навсегда значило навсегда.