Дуг упал, успев сказать:
– Отойдите от края... Улетайте в
долину...
Из дырки под его левой лопаткой выплеснулась коротким фонтанчиком кровь. Растеклась по спине (а спина сразу стала почти белой, и на ней резко выступили веснушки). Дуг вытянул вперед руку и больше не шевелился.
Громко закричала Стрелка. И тогда я очнулся. Толчком швырнул от края площадки Галя. А Юлька в ту же секунду бросил на землю Точку. И вовремя – там, где она только что стояла, громкий щелчок выбил из парапета столбик пыли.
– Нагнитесь! – заорал я. – Все на середину!
Они же ничего не понимали, они не знали, что такое пули. А мы с Юлькой знали. Из кино, из книжек, но все-таки знали.
Галь первый сообразил, в чем дело.
– От края! – тоже закричал он. – Отойдите к большой пушке!
Его послушались.
Галь, Тун, Юлька и я, пригибаясь, оттащили к мортире Дуга. Мы с трудом тянули его за руки. Ноги Дуга скребли по жидкой траве и щебню.
Соти закрыла рану Дуга мокрой тряпицей, и мы перевернули его на спину. Глаза его были открыты и неподвижны. И весь он был до ужаса неподвижен. Только волосы шевелились под ветерком, и от этого становилось еще страшнее. Я тогда впервые подумал, что волосы у мертвых шевелятся так же, как у живых, будто не хотят согласиться со смертью и живут сами по себе...
Галь опустился на колени рядом с Дугом, долго смотрел ему в лицо. Потом оглянулся на Туна и тихо сказал:
– Уведите маленьких в казарму...
Когда я вспоминаю остров Двид, мне кажется, что этот день был самый тяжелый. Самый-самый горький...
Галь, Тун, Шип и я стали думать, как похоронить Дуга. Нечем было вырыть могилу в каменистом грунте. Для такой работы годился лишь мой кинжал: он втыкался в камни, как в пластилин. Однако разве выроешь глубокую яму маленьким клинком...
Мы отнесли Дуга в глубокий подвал под квадратной башней и положили в нишу, где раньше хранились всякие припасы. Положили на подстилку из жесткой сухой травы. Укрыли рваной курткой, сшитой из мешковины. Стали складывать перед нишей стенку из камней. Камни сверху подавали все ребята. По цепочке. Сначала никто не плакал. Но потом наверху, у входа в подвал, громко зарыдал Винтик. Тогда слезы вырвались у всех, даже Галь не выдержал.
Особенно убивался Юлька. Он уронил камень, съежился в дальнем углу, и там его, как вчера, опять колотило от плача. Его никто не трогал и не успокаивал.
Мы плакали и укладывали камни. Ряд за рядом, слой за слоем. И Дуг становился все дальше от нас, превращался из человека в воспоминание...
Галь, кажется, первый понял до конца, что мы теперь одни. Он выпрямился, вытер локтем глаза и громко сказал:
– Хватит! Пошли наверх!
Он стал командиром.
Наверху Галь собрал всех у мортиры, переглотнул и решительно заговорил:
– Никто не подходите к обрывам – подстрелят... Соти, Стрелка, Точка, идите за башню и готовьте завтрак. Шип и Уголек, зажгите костер. Остальные – умывайтесь. Только воду берегите... Малыш, иди сюда!
Юлька, вздрагивая, подошел.
– Спасибо тебе, Малыш, – сказал Галь.
Юлька поднял мокрые глаза.
– Почему... спасибо?
– За Точку. Если бы не ты, ее бы тоже застрелили.
Юлька удивленно посмотрел на меня. Он, видимо, не помнил, как сбил Точку на землю.
Галь спросил меня:
– Птица может унести нас в Синюю долину?
– Сможет, если по очереди... Только надо лететь в темноте, а то обстреляют.
Галь кивнул, он не хуже меня понимал опасность. Птица в полете была почти невидима, но те, кто полетит с ней, будут как мишени.
Беззащитные мишени для тяжелых дальнобойных пуль.
"У нас давно нет огнестрельного оружия", – вспомнил я слова Тахомира Тихо. Гады! Когда перепугались и решили воевать с мальчишками, все отыскали: и пули, и порох, и ружья...
– Ночью тоже светло. Луна... – вздохнул Галь.
– Ну все-таки не день. И может быть, ночью стражники дрыхнут и не караулят...
Мы договорились, что будем улетать по двое. Галь хотел покинуть бастионы последним, но я ему доказал, что он должен лететь в первой паре, чтобы там, в долине, отыскать место для жилища и встретить ребят. А мы с Юлькой отправим всех и прилетим сами.
