God must hate me? (New version)

Нет любви

(Simple Plan – No love)

Злобно кидаю взгляд на все трубочки вокруг моих рук, пытаюсь хоть как-то избавиться от них, но мое тело не подчиняется. То есть, совсем не подчиняется. Вроде бы сознание посылает телу импульс о начале движения, но этот самый импульс теряется и не доходит до моих конечностей. Понемногу начинаю осознавать, что совсем не контролирую свое тело. Мама, все еще рыдая у моей кровати, что-то тихо и прерывисто повторяет мне в ладонь. Я даже слышать её не хочу. Она... она не понимает. Почему она не говорит мне о Гарри? Он, черт возьми, нужен мне здесь и сейчас, а она ведет себя, как эгоистка, не позволяя мне узнать даже, всё ли с ним хорошо.

Около трех часов я пытался собраться с мыслями. За это время маму вывели из палаты, а ей на смену пришли тучи врачей. Пара из них ковырялась в трубочках с какими-то жидкостями, поступающими мне в кровь, пара других – задавали вопросы, на которые я отвечал одним и тем же встречным вопросом: "Где Гарри Стайлс?", а они только качали головами, что-то записывали в свои глупые блокноты и уходили. Каждых предыдущих врачей сменяли новые. Все они смотрели на меня холодными глазами, в которых я надеялся встретить хоть каплю понимания и услышать от них ответ на свой единственный вопрос. Но меня никто не хотел слушать. И меня никто не хотел услышать. Всем этим врачам было совершенно все равно на то, что происходит у меня внутри.

***

На протяжении следующих трех дней я не мог шевелиться. Тело для меня было лишь внешней оболочкой – такой большой и ненужной для моей души, которая так старательно пыталась вырваться наружу. Крики своего тела и призывы души сдерживать я не мог. Ведь мое тело так нуждается в Гарри.

Поначалу я все же пытался слезно уговорить маму сказать мне, где Гарри и что с ним. Все расспросы заканчивались лишь криками и новыми порциями успокоительного внутривенно. В итоге, я сдался и решил, что если мне не скажут, где он, я перестану есть. И это был лишь первый мой шаг. После я перестал с кем-либо разговаривать. То есть вообще. Даже с мамой. Все, что было внутри меня, стало врагом для моего сознания. Мое существование теперь и отныне было отравлено. И все как на зло шло против меня. Лекарства, что постоянно кололи мне, доводили мое и без того непослушное тело до истощения, а разум – до шизофрении. Я отчаянно много плакал, а ночью задыхался, лежа в собственной луже слез.