Вальс бабочек

1

Смотрю на его спину. Узкая. Ровная.

Приглядываюсь внимательнее: слишком узкая, раздражающе ровная. По ней будто катком проехались не один раз. Хм, нет, случись такое, от этой хлипкой барышни осталось бы огромное поглощающее свет чёрное пятно. Дыра, пропасть. И в чём там душа держится? Если она там, конечно, есть... А может, он вообще деревянный, как посеревший от времени языческий идол в месте силы? Чёрт его знает, с какого он капища.

Хотя, что там спина! Это, оказывается, мелочь, недоразумение. Вы видели эти руки? Длинные, жёсткие, тощие, как у чудовища, а пальцы и вовсе похожи на паучьи лапки. Они тончайшие, подвижные, поделённые выпирающими суставами, гнутся в которых под неимоверными углами и заканчиваются обстриженными под корень ногтями, плоскими и настолько гладкими, будто он нарочно полирует их или постоянно чешется, растирая сухую кожу до красноты.

Его затылок покрыт чёрными кудрями (удивительно, что не копной шипящих змей), которые слегка прячутся под воротом отглаженной, отбелённой, надушенной рубашки. Шеи за волосами не видно, но я знаю, что она всего в пару раз толще моих запястий и с россыпью родинок спереди над ключицами. Галстуки у него не в почёте, вот и демонстрирует всем свои хрупкие косточки, обтянутые кожей до болезненной остроты.

Он сидит лицом к стене на учительском кресле. Рядом, на столе, расстёгнутый футляр от инструмента, уже смазанного и собранного. Оркестровая флейта. Медно-духовая пакость, под звуки которой я готов сделать всё, что угодно, но обычно просто млею и тупо пялюсь на это нескладное существо передо мной. Он напоминает мне того крысолова из легенды, который, очаровывая своей музыкой, может выманить меня из дома в тридцатиградусный мороз, учитывая то, что никто больше в такой холод в школу не прётся, только я один, ведомый желанием закрыться с ним в музыкальном классе.

Что ж, уговор есть уговор, и свою часть договорённости он вот-вот начнёт выполнять. Замираю, буравя взглядом острые лопатки, скрытые белой тканью рубашки. Паучьи руки сгибаются, приближая инструмент к потрескавшимся губам. Смотрю, как пальцы, чеканно пробежавшись по клапанам, замирают каждый в нужной позиции. Делаю вдох вместе с ним. Глубокий, но беззвучный. Чувствую, как напрягается диафрагма. Это чувство полноты в груди и в верхней части живота не сравнимо ни с чем. Оно создаёт резерв для дыхания, для силы звука, который раздается сразу же, плавно, громко и чисто, без того мерзкого шипения, что может дать неправильный вдох одними лишь лёгкими.