Я не успел отбежать далеко от дому, как уже наткнулся на то, что искал. Мне попался мальчик лет десяти, босоногий оборвыш, который часто шлялся мимо наших окон. Я тотчас подскочил к нему и - не дав ни ему, ни себе времени опомниться - предложил ему мои часы.
Мальчик вытаращил глаза, одной рукой заслонил рот, как бы боясь обжечься,- и протянул другую.
-- Возьми, возьми,- пробормотал я,- они мои, я тебе дарю их - можешь продать их и купить себе... ну там что-нибудь нужное... Прощай!
Я всунул часы ему в руку - и во всю прыть пустился домой. Постоявши немного в нашей общей спальне за дверью и переведя дух, я приблизился к Давыду, который только что кончил свой туалет и причесывал себе волосы.
-- Знаешь что, Давыд? - начал я как можно более спокойным голосом. Я Настасеевы часы-то отдал.
Давыд глянул на меня и провел щеткой по вискам.
-- Да,- прибавил я все тем же деловым тоном,- я их отдал. Тут есть такой мальчик, очень бедный, нищий: так вот ему.
Давыд положил щетку на умывальный столик.
-- Он может за деньги, которые выручит,- продолжал я,-- приобрести какую-нибудь полезную вещь. Все-таки за них он что-нибудь получит.
Я умолк.
-- Ну что ж! дело хорошее! - проговорил наконец Давыд и пошел в классную. Я последовал за ним.
-- А коли тебя спросят - куда ты их дел?- обратился он ко мне.
-- Я скажу, что я их обронил,- отвечал я небрежно.
Больше о часах между нами в тот день уже не было речи; а все-таки мне сдавалось, что Давыд не только одобрял меня, но... до некоторой степени... даже удивлялся мне. Право!
