Старший спал, развалившись на тонком изодранном матрасе. Сейчас он был полностью беззащитным, не смог бы среагировать или сопротивляться раксашу, если бы тот вздумал что-нибудь сделать. Кёнсу настолько расслабился, что практически позабыл о своей главной цели, о том, что спал с опасным хищником, который только и ждал шанса, чтобы перебить их всех. Он просто наслаждался и брал от Кая всё. Просто упивался властью, не давая затуманенному от наслаждения и удовольствия сознанию шанса даже на единственную трезвую мысль. Он брал по максимуму, пытаясь хоть немного продлить момент такого хрупкого единения с некогда опасным и жестоким раксашем. Ведь потом… потом ничего не будет. Если тот изменится, то рано или поздно получит долгожданную свободу и, не теряя ни минуты, заберет Сэхуна с Ханем и попросту исчезнет. А Кёнсу снова останется один на века, или до их окончания. Он не значит ничего ни для одного из этих троих. Сэхун и Лухан полностью увлечены друг другом, а Кай увлечен ими, и места для еще одного демона здесь нет. Очень не хотелось снова скрашивать свои дни убийством беглых преступников и страданием над портретом мёртвой жены. Слишком долго До посвятил себя скорби, слишком израненной осталась его душа после тех ужасных событий, слишком сильно хотелось найти хоть крохотную отдушину, причину, чтобы продолжать жить.
Наблюдая за двигающимися губами старшего во сне, Кай сидел рядом, лениво облокотившись о стену. Прямо сейчас наступил тот момент, когда можно было изменить всё, вернуть так, как было раньше, забрать своё, отомстить, убежать, скрыться… Мысли не давали покоя, толкались и роились в голове, словно туча диких пчёл, но все они стихали, как только раксаш пытался представить себе, что убивает Кёнсу. Он не может. Не после всего, не так просто, не здесь и не сейчас. Что-то не давало ему начать действовать, что-то, отголосок которого проскальзывал в его словах к старшему. Не все из них были ложью, но большинство. Кай был уверен, что при наступлении подходящего момента, он сможет всё провернуть, а сейчас он лишь мог криво улыбнуться и провести пальцами по щеке спящего.
— Я ведь не способен чувствовать? Нет, что за глупость, — тихо бормотал раксаш, не в силах оторвать руку от кожи Кёнсу. — Я должен ненавидеть тебя за всё, что ты сделал со мной, за всё, что продолжаешь делать. Я не умею любить…
— Я тоже так когда-то думал. — Кёнсу распахивает глаза и хватает Кая за руку, дёргая на себя. Чонин послушно укладывается к нему на плечо, тут же заглядывая в глаза.
