BOOMbook

Голосование 2.7

1

В ней поселился и прочно закрепился дух бунтарства и... Полигамии. Я знал, что не единственный ее мужчина и этого следовало ожидать от такой знойной мадам, хоть при мне, для других она была, словно торт для диабетика - непозволительно желанной, но такой недоступной...

Она сама подошла ко мне в одном из дорогих пабов, соблазнительно покачивая бедрами, на бокал бесплатного виски, в итоге получив бутылку благородного напитка и моё сердце, на сдачу. Вдохновляющая, пламенная женщина, ничего не скажешь - она никогда не позволяла себе выглядеть менее, чем идеально - черные, почти смольные кудри меланхолично спадали на точеные плечи, обезоруживающая паточная улыбка, узкий нос с горбинкой, до которой рвался прикоснуться не один десяток мужчин. А еще глаза, эти дегтярные, дымчатые змеиные глаза, что делали ее схожей с цыганкой, да и она часто рассказывала, что ее предки с далекой страны Словакии, где раньше жили, а может и до сих пор живут, таборы веселых, плутовских людей, что не прочь выпить, потанцевать и опустошить твой кошелек.

Чтобы присвоить её себе, я стал чаще покупать тонны пестрых цветов, украшений, все, лишь бы поцеловать лукавые, капризно изогнутые губы, зарыться носом в непокорные волосы и почувствовать аромат терпкого мускуса, костра и персиков. Сначала ее это забавляло и она приобретала совершенно ненужные ей вещи - громоздкие золотые серьги, которые она надевала только вечером, для меня, или же цветастые косынки для того же маскарада. Но со временем, ей не стали не нужны мои деньги, подарки, а в итоге и я. Наша любовь, как блюдо - перегорела на слишком большом огне.

Я решил остановить эту тягучую, но безумную муку первым - набрал заученный номер и услышал долгожданное, прокуренное меццо. Конечно, было больно рвать нашу шелковую нить, но если бы этого не произошло, я сам оказался бы спутанным по рукам и ногам её паутиной.

Но она, почувствовав, что я хочу поставить известный знак препинания в нашей истории, сама прошептала в трубку горькие слова о том, что разлюбила и не хочет отравлять мне жизнь... Отравлять... Забавное слово, ведь до этого наши отношения были гремучей, взрывоопасной смесью различных ядов.

Но Марго не была бы собой, если в конце не добила меня шокирующим признанием - по зову души она лесбиянка и влюбилась в мою бывшую сожительницу Камиль. Я помню эту латиноамериканку, что курила толстые кубинские сигары, носила широкие мужские рубахи и ругалась похлеще капитана нашей сборной по футболу, превращаясь в неистовую фурию, если кто-то прерывал её за просмотром горячо обожаемого рестлинга. Мы расстались, а точнее, я её бросил за неделю до встречи с Маргарет из-за банальной бытовой ссоры - она сожгла мои бумаги, туша свои жутко пахнущие сигареты и ссыпая пепел на годовой отчёт. Конечно, в нашем тандеме были и другие трения, но эта ситуация стала логичным завершением несерьезной интрижки, после чего Камиль приобщилась к стае ярых мизандристок.

2

Свет резко погас и зал затих. Посетители клуба застыли на месте и смотрели на сцену. Послышались звуки электрогитар и барабана, который с каждым ударом становились все громче и громче. На сцену упали первые лучи лазеров и в этот же момент раздался мелодичный, немного грубоватый с хрипотцой мужской голос, который казался мне очень знакомым.

Я вижу этот полыхающий город,

Эти грёзы, как пепел уплывающие прочь...

Я никогда не слышал твоего голоса,

Только тишину.

Мрачные тучи, заслонившие небо, угрюмо нависли над безжизненной пустошью, похожей на одно сплошное серое пятно. То тут, то там на этой пустоши виднелись невысокие каменные надгробия с гордо выцарапанными красивым шрифтом надписями, а голые ветви деревьев, словно чьи-то цепкие руки с кривыми костлявыми пальцами, качал несильный, но весьма ощутимый ветер, дующий с юго-запада и являющийся единственным, что могло хоть немного смягчить плохую погоду, весьма нехарактерную для Эдинбурга. Никто не знал, что тут, в самой глуши лесов Шотландии, находилось небольшое, но очень старое кладбище.

Захрустели ветки неподалеку от калитки и послышались чьи-то шаги и тяжелое, прерывистое дыхание, а затем деревья явили худую, затянутую в длинное черное пальто, фигуру. На голову незнакомца был накинут капюшон, мешающий рассмотреть лицо, а руки спрятаны в карманы. Он толкнул черную, начавшую ржаветь, калитку, которая скорбно скрипнула, словно жаловалась на мужчину за его действия.

Нога в черном ботинке ступила на сухую, серую землю, подняв в воздух небольшое облачко пыли, которое тут же вновь рухнуло на землю, прибитое каплей дождя. Мужчина стянул с себя капюшон, одним движением откинув его на плечи и оказалось, что на самом деле это был весьма немолодой старик, лет за семьдесят, а то и больше. Он откашлялся, а потом взглянул в небо, недовольно щуря светлые, словно покрытые мертвой пеленой, глаза. Они создавали впечатление слепоты, но на самом деле, видели больше, чем многие молодые, обладающие весьма неплохим зрением.

Его слегка сутулая, староватая фигура внушала больший страх, чем крепкое атлетическое телосложение какого-нибудь спортсмена, ведь было понятно,что на самом деле он был невероятно силен, а сухие старческие руки, все исперещённые морщинами, крепко держали в руках слегка смятый конверт желтоватого цвета.

Где-то вдалеке пронзительно закричала птица: не то сова, не то орлан, а может, даже коршун. Старик улыбнулся себе в усы и покачал головой.