Выбор.

Глава 26.

Предки, как и сам Гарольд, сошлись во мнении, что всецело доверять профессору чар не следует. Обстоятельства бывают разными и вполне возможно, что в один прекрасный день Флитвик расскажет директору правду. А уж Дамблдора, несомненно, заинтересует факт идентичности их волшебных палочек, притом, будучи в курсе Даров Смерти. Не то, чтобы Певерелл опасался своего бывшего наставника, но и всецело ему не доверял. Около месяца назад Игнотус несколько дней потратил на то, чтобы проанализировать школьные годы и жизнь с Дурслями – выводы его были неутешительными. Портрет был убежден, что Альбус Дамблдор внёс свою лепту в случившееся. Пусть он и не хотел ничего плохого, а мотивировал всё благом, но вышло, как вышло. Притом Игнотус, а после него и портрет Блэка, заявляли, что в Хогвартсе ничего не может пройти мимо директора. А, значит, о Квиррелле, одержимым Волан-де-Мортом, Тайной комнате с василиском, Сириусе Блэке, Турнире и прочем Дамблдор был осведомлен лучше других. Это наводило на определенные мысли: директору нужен был Герой, который пожертвует своей жизнью ради победы.

После разговора с портретами Гарольд почувствовал себя опустошенным – он доверял директору, считал его чуть ли не святым, а, оказывается, всё было ложью. От этого Певереллу было горько, и он до последнего не верил, что это правда. Но слова Финеаса Блэка и портретов были так логичны, что не верить им не было оснований.

Несколько дней Гарольд переваривал информацию, отгородившись ото всех. Он обдумывал всё, что с ним случилось за эти восемнадцать лет. Сперва брюнет жаловался на судьбу, обошедшуюся с ним жестоко. Затем начал злиться на Дамблдора, Дурслей и даже Сириуса, который вместо того, чтобы позаботиться о крестнике, погнался за предателем Петтигрю. А затем наступила злость на собственную наивность и беспечность. Он начал корить себя за то, что был таким доверчивым и ленивым, как отметил Кадмус. Слезы, крики и несколько разбитых ваз, а затем наступила апатия. Гарольд несколько дней лежал на кровати в своей комнате, не желая ничего делать и никого не видеть, пока в помещение не ворвалась недовольная пантера и не начала изводить бедного хозяина. Нахалка, взобравшись на постель, попыталась скинуть Певерелла, и с её габаритами ей это удалось. Далее в дело пошёл шершавый язык, и всё лицо парня было вылизано, как какой-то леденец. И это подействовало, недовольно бурча, Певерелл поднялся, и жизнь вернулась в привычное русло. Потом был разговор с портретами, которые, оказалось, давно ожидали подобного срыва. И, чтобы в голову слизеринцу не закрадывались нелепые мысли, нанятые учителя, а затем и братья, гоняли того до грани. Он только то и мог, что доползти до комнаты и завалиться спать.