Друг, которого нет

Вместо предисловия

  "Лучшие учителя - друзья, которые тобой интересуются и говорят: расскажи еще, расскажи подробнее, а что дальше. Если таких нет - придется их придумать".



Жизнь бывает чертовски странной. И непредсказуемой. Ну, правда, разве нет? Ждешь одного – происходит другое. Видишь черное – оказывается, это белое, и наоборот, надеешься на плюс, а получаешь минус. Жизнь напоминает лабиринт – никогда не знаешь, что там, за углом. Правда, иногда этого знать совсем не хочется, но деваться некуда. И ты скрепя сердце идешь, поворачиваешь – а там Бог весть что.
Я терпеть не могу эти резкие повороты, даже мысли о них стараюсь не допускать. Думаю, не я одна. Это, конечно, малодушно, довольно низко, но – увы – не все в этом мире радикалы. А терпеть неожиданные капризы госпожи Жизни мне стало совсем нестерпимо с тех пор, как развелись мои родители. Нет, это не было большой неожиданностью, все к этому шло уже не первый год, но я все равно оказалась к этому морально не готова. Когда рушится семья – это ужасно. Тем более если это твоя семья, в которой ты живешь уже долгие шестнадцать лет. Но родители, разводясь, в последнюю очередь думали о моем мнении. "Это не твое дело!" – объявила мне мать, когда я спросила, зачем они с папой решили так в корне всё поменять. И ничего больше.
Я осталась жить с мамой, переехала с ней в её родную Москву из своего ненаглядного Петербурга. И почти сразу поняла, что моей распрекрасной жизни пришёл конец – для матери я оказалась, грубо говоря, обузой. В первую очередь, она бросилась налаживать свою личную жизнь. Из-за меня ей было неудобно водить своих кавалеров к нам домой, и не столько из-за угрызений совести или деликатности, а просто потому, что я была и для неё и для её ухажёров живым напоминанием, что она далеко не девочка, что у неё есть ребёнок. Но, по большему счёту, на меня ей было как-то пофиг: виделись мы только по вечерам, когда она возвращалась домой с работы по будням, или со свидания, если это был выходной. Я же торчала дома почти целыми днями – из-за развода предков у меня слегка поехала крыша, появилась склонность к истерикам и нервным срывам. И в итоге мне назначили кучу лекарств, плюс постоянные встречи с психологом. Программу 10 класса я проходила дома.
Первые полгода с момента переезда и начала моей затворнической жизни прошли неплохо. Я совсем свыклась с тем, что теперь никому до меня нет дела и пока не чувствовала особого дискомфорта. Я читала, смотрела фильмы, сидела в Интернете – словом, брала всё, что давало мне положительные эмоции в той жизни, когда одна я оставалась очень редко. Но уже на седьмой-восьмой месяц я готова была биться в истерике – мне безумно не хватало общения. Нормального человеческого общения. Друзей в Москве у меня не было, а те ребята, с которыми я общалась в Питере, видимо, забыли свои прощальные объятия и слезные обещания писать, звонить, приезжать в гости. Как ни странно, эта мысль, что у меня, как оказалось, совсем не было друзей, терзала меня недолго. Наверное, потому что в глубине души, я всегда это знала, просто настало время убедиться в справедливости этих зыбких бессознательных подозрений. И я отпустила этот груз с души, не понимая, что на самом деле, он не растаял, не исчез как дым, а лёг на сердце тяжёлым отпечатком. Просто как слишком телесная сильная боль не осознаётся сразу, так и этот душевный удар пришёлся куда надо, просто ещё не обрёл должной чувствительности.
Одиночество и огромная богатая квартира душили меня. Обычно я либо училась, либо читала. Часто сбегала и бесцельно путешествовала по городу. А тем временем тучи над моей головой всё сгущались, осенняя депрессия не обошла меня стороной, появились крамольные мысли о суициде. Не знаю, что меня удержало от того крайнего шага – в своём намерении оборвать жизнь я подошла к самому краю, но в последний момент... не то, что испугалась, скорее задумалась, что ждёт меня за этой роковой чертой. И, поразмыслив, поняла, что ничего хорошего. Самоубийство – это не только смертный грех, это проявление невыразимой и презренной слабости. Надо жить, несмотря ни на что, часто, жить даже назло – к такому выводу я пришла, когда ещё сидела в ванной с бритвой в руках. И больше я не пыталась оборвать свою жизнь, которая мне всё-таки зачем-то была дана.
Мысли о самоубийстве ушли, раздрайв в душе остался. У меня по-прежнему не было друзей. С мамой отношения не ладились, как, впрочем, и с её кавалером. Горстями пила таблетки, пыталась учиться, бросала; пыталась заполнить душевную пустоту чтением, снова бросала; начинала смотреть сериалы, надеясь, что виртуальный мир заменит мне реальный – и снова бросала. Тратила время на разговоры с психологом, старательно строила из себя адекватного человека. Приходила домой – квартира встречала меня мёртвой тишиной. Начиналась истерика – но и она быстро заканчивалась. Всё было бессмысленно, тускло, мелко. Всё виделось мне в тёмном свете. Но долго так продолжаться не могло, и моя психика сама нашла выход из этого бедственного положения.
Появился Эйрик. Откуда он взялся? Я не знаю. Первое упоминание о нём было датировано в моем дневнике – я совсем осоловела от одиночества и принялась рассуждать о своей жизни сама с собой. И я так увлеклась, что в итоге мой монолог превратился в диалог! Мне отвечал внутренний голос? Вряд ли. Мне отвечал Эйрик.
Долгое время мы так и общались – я обращалась к нему иногда даже вслух, он отвечал мне в моей голове. Но постепенно его образ перестал умещаться в рамки внутреннего голоса. Он стал принимать какие-то очертания. Каждый раз появлялось что-то новое. Когда он полностью сформировался внешне, мы уже были закадычными друзьями. Но теперь в наших отношениях появилась окончательная ясность. Теперь я твердо знала, что такое Эйрик.
Эйрик был нечто. Он соединял в себе столько всего и сразу, что было даже странно. Он выглядел довольно привлекательно – темноволосый, с ровной белой кожей, большими, ехидными необычными желтыми глазами и добродушно вздёрнутым курносым носом. Он иногда носил полумаску, признаваясь, что косплеит Призрака Оперы, который был его кумиром, правда, петь Эйрик не умел, и на роль Ангела Музыки не годился, но зато пафосно именовал себя Ангелом-На-все-руки. Одет он был просто и всегда по-разному – кеды, ботинки, кроссовки, толстовка, рубашка, футболка, но неизменно потрёпанные джинсы. Передвигался Эйрик весьма своеобразно – то пропадая, то появляясь там, где он хотел появиться. Поначалу меня эта его манера раздражала, но очень быстро я свыклась с ней, потому что в этом не было его вины. Эйрик всё-таки, не смотря на свою оригинальность и нелёгкий характер, был не человеком, а всего лишь образом, метафорой, персонажем, который появился не по собственной воле.
В общем, с появлением Эйрика, жизнь у меня поменялась в лучшую сторону. Я почувствовала себя не в пример лучше, и совсем-совсем оставила свои суицидные мысли. Умом я понимала, что то, что произошло с моим мозгом ненормально, но стоило появиться Эйрику, как эти мысли отходили на задний план. Он был мне другом, братом, а самое главное, только Эйрик меня понимал как никто другой. И стоит признать, что как только он возникал передо мной, я забывала, что он не человек, а просто моя выдумка. Нет, для меня он был личностью, человеком со своим индивидуальным характером, собственными привычками – например, когда он нервничал, то постоянно употреблял небезызвестное слово-паразит «блин». Он улыбался всегда только левым уголком губ, правая же часть лица у него почти всегда оставалась неподвижной (поэтому-то он иногда носил маску). Не знаю, была ли это недоработка моей фантазии или это была очередная «человеческая» особенность Эйрика. Да и имеет ли это важность?
Думаю, что нет.