Daydreamer

Chapter 1.

Огромное футбольное поле расстилалось перед моими глазами. Дыхание сбито в конец, ноги трясутся от усталости. Второй тайм подходит к концу, табло показывает равный счет команд. Секунды неумолимо текут вперед, а я стараюсь не задохнуться. Пот застилает глаза, мешая видеть все локти соперника, направленные мне под ребра. Удается обойти нескольких неповоротливых громил, поставленных на поле в качестве защитников. Умный ход, особенно если эти бугаи не бегают, они отлично защищают подход к воротам.

Слышу, как фанаты выкрикивают что-то типа: «Томлинсон, че ты как чертова баба, бей по воротам!» Усмешка наползает на губы. Фанаты напряжены не меньше самих игроков и своей поддержкой дают такой невероятный толчок, будто второе дыхание открывается. И у меня открылось. Я веду мяч четко к воротам, пока вратарь противников чуть приседает, чтобы словить пас. Ухожу от столкновения с локтем, но не замечаю чертовой подножки.

Падаю на землю, кричу от боли, что прорезала колено. Через весь этот шум я более чем отчетливо слышал хруст, пусть даже трава была мягкой. Удар пришелся слишком сильным. Чертова боль, только не она, только не она, нет! Сознание теряется, уходит куда-то к чертям собачьим, не желая оставаться со мной больше ни на секунду. Слышу только злобный, удаляющийся смех.

Буквально через секунду картинка меняется. Вижу белый, весь в трещинах, потолок. Слышу звук работающих приборов. Они жужжали, как системный блок старого компьютера, дышащего на ладан. Никаких приборов искусственного дыхания, или отслеживания сердцебиения. Даже капельницы нет. Голова гудит, а конечности онемели так, будто я только-только выхожу из наркоза. Шевелю пальцами – чувствую только странное жжение внутри. Никаких ощущений.

С мучительным стоном закрываю глаза, но тут же слышу, как дверь открывается. Торопливые большие шаги, шаркающие по гладкой плитке, покрывающей пол. Наверняка, холодная. Я чувствую в палате холод.

- Мистер Томлинсон? - обращается ко мне неприятный голос. Приходится открыть глаза и показать, что я уже очнулся.

Если этот мужчина – мой лечащий врач, то я готов прямо сейчас сбежать из больницы. Слишком высокий и худощавый. Круглые очки ярко выделялись на осунувшемся, дряблом и вытянутом лице. Маленькие глазки-бусинки смотрели твердо, с холодной сталью. Ни капли жалости. В тонких, но таких же дряблых пальцах был зажат планшет. Взгляд доктора метался от планшета к моему лицу.

- Как вы себя чувствуете?

- Я смогу играть в футбол?

- Сначала вы ответите на мои вопросы, потом я на ваш. – Жестко прервал мои возражения доктор, быстро глянув на меня. – Как вы себя чувствуете?

- Нормально, - буркнул я, предварительно проверив свои ощущения. Надеюсь то, что я не чувствую свое тело, считается нормальным?

- Ваша мать сказала, что у вас нет аллергической реакции на трихлорэтилен, но наш врач-анестезиолог немного перестарался. Вы чувствуете свое тело?

- Н-нет... - немного растерянно бормочу я. Что несет этот мужик?

- Отлично, - врач что-то чиркает у себя в бумажке, а затем поднимает на меня озлобленный взгляд с самой отвратительной на свете улыбкой. – Ты никогда больше не сможешь играть в футбол.

Раздался громкий, гортанный смех, от которого я захотел закричать, но челюсти будто сковал тот же самый наркоз. Глухое мычание вырывалось из груди и это раззадоривало больного придурка ржать еще сильнее.

Чернота, но смех рикошетит отголосками от стен. Боже, что происходит?!

Резко распахиваю глаза и глотаю воздух, словно выброшенная на берег рыба. Мне не хватает кислорода, а пот катится по лбу крупными каплями. Сажусь в кровати, начинаю потихоньку успокаиваться. Руки немного подрагивают, как и все тело в целом. Хочется соскочить с кровати, выбежать на улицу и закричать так громко-громко, чтобы все услышали мою боль. Внутри разливалась пустота, а мозг все еще не соображал причину этого кошмара.

С футболом я покончил еще пять лет назад, и только некрасивый шрам на колене напоминает мне о нем. Травма на поле не была выдумкой моего больного воображения, я когда-то пережил все на собственной шкуре. Только прошла уже чертова куча времени, к чему этот сон?! Поначалу мне снился только он, я кричал и заливался слезами. Сейчас я давно смирился со сломанной мечтой, так какого черта?

Протерев ладонями глаза, я смотрю в окно, которое прикрыто плотными темно-синими шторами. Моя прихоть – чтобы не просыпаться раньше будильника, я уговорил маму купить плотные шторы мне в комнату. Она не возражала, просто я приложил чересчур много сил на уговоры. Стоило просто попросить. Тянусь к телефону под подушкой, зажимаю кнопку и тихо вздыхаю. До будильника еще полчаса, а я проснулся. Придется тратить время на душ утром, я чувствую себя чертовски грязным и усталым после сна.

Холодный душ не помог улучшить мое состояние, я только замерз. Зато сейчас я чистый, нет больше ни капли пота на теле. Это радует, потому что иначе было бы конфузно идти в университет воняющим. Кстати, об университете. Кинув взгляд на разложенный на столе конспект, я закатываю глаза и мотаю головой. Нет, никакое эссе я делать не намерен, пусть, даже если сдавать его в эту пятницу. Я вообще не понимаю, зачем на факультете экономики нужна литература, если идет всего четыре часа в неделю? Мотаю головой, избавляюсь от ненужных, давящих на голову, мыслей. Плевать, в общем-то.

Одеваюсь и выхожу из комнаты, не потрудившись забрать сумку. Меня все равно скоро отчислят, есть ли смысл что-то таскать с собой? Нет даже смысла появляться на парах, но тогда меня отчислят без права перейти в другой университет. С концами, как говорится. Не то, чтобы я так уж совсем не хочу учиться, нет. Я ненавижу экономику и все, что с ней связано, никогда не пошел бы работать по специальности, окончи я-таки ВУЗ. Не понимаю, да и не хочу понять нудные слова лектора. Остается загадкой, как я продержался с таким отношением до пятого курса. Кто-то отчаянно прикрывал мою задницу, но устал это делать. Я не сдам в пятницу эссе – это третье предупреждение за семестр. Совсем скоро я попрощаюсь с этим тухлым местом.

Мама уже сидит на кухне и пьет чай. Напротив стоит моя кружка, еще парит, значит, только что налила. Улыбаюсь. Я люблю маму, она знает обо мне все, буквально все. От того, каким шампунем я мою голову, вплоть до того, сколько кусочков маршмэллоу я добавляю в какао.

- Доброе утро, дорогой, - говорит она, не отрывая взгляда от ежедневника.

Вместо ответа, я по привычке целую ее в щеку и сажусь за стол, чтобы позавтракать. Мама все это время что-то усердно записывает, а потом с силой захлопывает ежедневник.

- Луи, дорогой, постарайся сегодня не задерживаться в университете, хорошо? – кивок с моей стороны. – Я хотела тебе кое о чем рассказать, но думаю, что до вечера это потерпит. Удачного дня, сынок.

Мама выходит из кухни, перед этим не забыв чмокнуть меня в макушку и забрать ежедневник. Приподняв брови, кидаю взгляд на часы и блаженно вздыхаю. Еще куча времени до выхода из дома. Интересно, мама действительно думает, что я нахожусь все время в университете? Я считал, что она знает, что я подрабатываю вечерами, но если не знает, то и рассказывать не буду. Начнется обычное: «Луи, ну зачем? Я же обеспечиваю всем, а тебе нельзя напрягаться! Ну-ка живо увольняйся!» Я не хочу истерик, поэтому пусть все остается, как есть.

Отставляю кружку и прикрываю глаза буквально на секунду. Вздрагиваю от громкой телефонной трели, разрывающей динамик. Кому и что понадобилось от меня в такой час? Не смотрю на имя звонившего, провожу пальцем по экрану и прикладываю телефон к уху.

- Томлинсон, черт тебя дери, ты где?! – кричал в трубку, кажется, разъяренный голос Лиама Пейна – моего лучшего друга.

- Дома, - совершенно спокойно отвечаю я и кидаю взгляд на часы на микроволновке. – Блять, Лиам, я скоро.

Бросаю трубку и выбегаю из дома, не забыв схватить с тумбочки ключи от машины. Рывком открываю дверь со стороны водителя, падаю на сидение, больно ударяясь боком о руль. Черт, нет, только не сейчас. Руки предательски затряслись, а дыхание стало прерывистым. Долбаная алгофобия – боязнь боли. Еще с детства она у меня развилась, до сих пор не могу от нее избавиться, начинаю трястись каждый раз, как только чувствую малейший признак боли.

Пытаюсь абстрагироваться от страха, завожу машину и резко срываюсь с места. Десять минут – и я подъехал к университету. До начала пары оставалось две минуты, я успел. Не хочу привлекать внимание, когда буду заходить в класс после звонка, поэтому ехал, нарушая все правила дорожного движения. Лиам встречает меня в заполненной аудитории экономической географии. Резко кидаю сумку на парту, следом сажусь на стул и опускаю, начавшую кружиться, голову.

- Рекорд, Томмо, - смеется Пейн, но его прерывает звонок.

Наплевав на уважение к лектору, я закрыл глаза и решил, что просто просплю пару.

- Хей, друг.

- Ну чего тебе? - бурчу я, не отрывая голову.

- С чего ты опаздываешь?

- Не выспался.

- Да ладно?

- Прохладно, блять, Лиам, - зашипел я, вмиг отрывая голову от парты. – Кончай докапываться, дай поспать.

Пейн поднимает руки в жесте «сдаюсь», а моя голова снова ложится на парту. Не было смысла вообще ехать в универ. Нет, пусть уж лучше мой третий косяк будет за эссе, которое я не сдам, но я не хочу получать репутацию прогульщика.

Так и проходит весь «учебный» день. Я сплю на парах, перекусываю в столовой, опять сплю на парах. И меня все устраивает. Хотя, кого я обманываю. Тот сон терзает меня с самого утра, я никак не могу забыть его. Слишком яркий и четкий, как будто я пережил эти события вчера, а не пять лет назад. К чему это? Если бы я знал, черт возьми, я давно бы уже устранил источник моего беспокойства. Наверное, устранил бы.

Из университета мы с Лимо вышли вместе. Друг попросил подбросить его до магазина, в который я как раз-таки направляюсь. Моя работа не состоит из сложностей, я должен лишь разложить несколько товаров на полки, вернуть на место то, что покупатели кладут, где попадется, а потом уйти. Это занимает примерно три часа, может, чуть больше, в зависимости от размера поставки товаров. В здании мы с другом разошлись: я – переодеваться в форму, он – за покупками.

- Луи, - остановил меня мужчина средних лет – хозяин магазинчика. – Сегодня твоя помощь не требуется, парень. Сейчас уйдут последние покупатели, мы закроемся на учет. Шагай домой.

- Спасибо, мистер Хезер, - улыбаюсь я и машу мужчине.

- Не за что. А, да, Томлинсон, - мужчина немного замялся, но потом протянул мне кислотно-зеленый листок. – Возьми.

И я взял. Рассмотрев флаер, я закатил глаза и сдержал рычание. Он издевается? Сует мне в руки флаер, в котором объявлен набор в Донкастерскую команду по футболу! Все прекрасно знают, что у меня травма, что мне нельзя на поле. Я уже был в той команде. Но нет, он отдал мне флаер. Все-таки рыкнув, комкаю бумажку и сую в карман толстовки.

Подождав, пока Лиам соберет с полок все, что ему нужно, я все-таки переложил несколько товаров на свои места. Старые привычки никогда не покинут меня, ну, да и плевать. Беру бутылку сильногазированной воды и иду на кассу. Джессика – милая блондинка, улыбается, когда пробивает наши покупки. Меня не трогает ее улыбка, да и внушительные формы, что она демонстрирует практически всем покупателям. Ее поведение можно назвать аморальным, что я и делаю. Зато Лиам улыбается, как школьник. Закатываю глаза и выталкиваю друга на улицу.

В молчании я подвез Пейна до дома. Прощаюсь и уезжаю к себе. Как-то устал я, после нескольких часов сна с перерывами хочется спать еще больше. Как будто не спал сутки, ей Богу. Ненавижу это чувство. Паркуюсь на подъездной дорожке, блокирую машину и захожу домой. Туфли мамы стоят на пороге, а сама она с кем-то очень громко разговаривает. Приподнимаю брови и иду на источник голоса.

Женщина светилась, как начищенное серебро. Мама улыбалась, словно ей сделали самый лучший подарок в жизни, и она скоро получит еще одного ребенка. Откуда я узнал, что мама хочет ребенка? Она сюсюкается со мной, как с маленьким, хотя мне уже двадцать три.

- Мам? – зову я, на то получаю лишь отмашку рукой. Пожимаю плечами, а женщина кладет трубку. – Ты хотела мне что-то рассказать, - вспоминаю я.

- Да-да, я помню, - быстро бормочет она и тут же уходит в прихожую, чтобы обуться. – Потом узнаешь, до вечера, сынок.

Мама уходит, хлопая дверью, а я, непонимающий, остаюсь стоять на месте и сверлить взглядом дверь.