(sieben minuten)

Часть 4

У неё в руках кухонное полотенце в тот же самый квадратик-кружочек-треугольник, выкрашенное во все цвета существующей на летнем небе радуги; но настроение, будто тот самый проливной дождь, впитавшийся под холодную смуглую кожу и оставшийся там затвердевшим грязным льдом, что повис на сердце, разбивая ещё бьющиеся ярко-красные остатки, словно стучащем своё «тик-так» маятником. На мгновение ей кажется, что её руки измазаны в крови собственного ребёнка, будто одетые в красные перчатки. 

У него уже поседевшие на висках волосы, старенький — весь в детских наклейках такой — планшет с открытыми данными по работе и очередными черно-белыми файлами, что написаны без единой ошибки и такой же в пору помарки; бокал с горячим чаем, что словно окутывает кухню ароматом вишни и ярко-ярко белого цветения такой знакомой-незнакомой одновременно весны.

— Нам нужно что-то делать. 

Они знали это давно, не решаясь сказать друг другу вслух; потому что понимали — это разобьет каждого из них; наверное, именно из-за того, что бьет ниже пояса, не давая надежды на что-то светлое и яркое — будто тот самый полотенец в руках матери Ли. 

— Что ты мне предлагаешь? 

Он стал холодным и неразговорчивым в последнее время; раздражительность режет грани привычной мягкости и нежности, что растворилась, словно её и не было вовсе; расплылась своими остатками по медицинской белой карточке их сына, исписанной сотни и тысячи раз; утонуло в том самом ароматном чае со вкусом искусственной, как и все его светлые сейчас эмоции, вишни. 

— Он хочет кое-что, что мы, наверное, просто-напросто не можем ему позволить. 

«Хотя были бы и рады» — мысленно дополняет каждый из них, буквально утопая в этом темно-черном отчаянии, что захлестывает такими же впору волнами кромешного осознания и непонимания, что делать с этим самым, будто подкинутым в голову, «осознанием». 

— Что именно? — и мать молчит, смотря на то, как чужой холодный раздражительный, смешанный с болью взгляд буквально скользит по ней, высматривая хоть намек на остаток той жизнерадостной женщины, какой она была когда-то. — Если это прогулки по парку или хождение в тот самый бассейн — ни в коем случае. Это даже не обсуждается. 

— Нет, — и оба замолкают, пока женщина заправляет выбившийся локон густых, но сеченых волос за ухо. — Я разговаривала с ним недавно. И спросила его, хочет ли он к «воде»...