Зеленая фея

Часть I. Амстердам.

Чуть больше трех часов в воздухе и я в Нидерландах. Кто бы мог подумать? За три часа я бы не так далеко бы уехал от Москвы. А тут уже другая страна, другой воздух, другие люди и отовсюду звучит универсальный английский и гортанный резкий нидерландский, так похожий на своего прародителя - немецкий. Оставив позади Схипхол и толпу туристов, я погрузился в такси. Мой багаж - единственный чемодан, я устроил рядом на сидении, не хотелось бы, чтобы ноутбук пострадал в случае чего. Пискнул докучливый телефон, оповещая о том, что он не только нашел сеть, но и подключился к Wi-Fi, через секунду посыпались сообщения: "Игорь, ты что не в Москве? Какого хрена?!" - голосила моя подруга, назначившая тусовку этим вечером в клубе. А я устал от столицы, я устал от клубов и от всех этих "золотых" мальчиков и девочек тоже устал. Мажорная жизнь стала давить на меня, как слиток золота на букашку. Утром похмелье, днем разговоры ни о чем, а вечером снова клуб или бар, или прогулка по Москве реке, покатушки на машинах. Они снова будут пить, и я с ними за компанию, они будут опять глотать новые таблетки, нюхать всякую дурь, и я с ними, потому что отказаться нет сил, когда на тебя давит человеческая толпа. Потом снова танцы, неразбериха тел в общем движении, таком тесном, жарком, влажном, потном, что не понимаешь, как с танцпола все выскользнули в спальню. А там все снова продолжается, только память на этом моменте начинает барахлить, мозг отключается, чтобы нейронные цепи не сгорели от такого накала. И утро, как кошмар, с похмельем от всего сразу, и мятой рожей в зеркале. Пытаешься продраться через мешанину людского месива в поисках воды, а они лежат, как трупы тюленей на пляже, взгромоздившись друг на друга. Мерзко... Очередное оповещение из социальных сетей прервало цепочку воспоминаний: " Красавцев, ты что нас кинул? Твой отец сказал, что ты рванул за границу. Брат, стремно так поступать!" - я отключил звук на телефоне. Да, я просто прилетел к отцу, отмахнувшись кое-как от всей своей компании "друзей", и потребовал меня отправить куда-нибудь подальше от этого Ада. Туда, где меня не найдет знакомое стадо.

Мой отец - идеал дипломата, с самого детства он умело договаривался со мной, научив ценить то, что он мне дает. Если он покупал мне дорогой телефон, то я должен был что-то полезное сделать, если я начинал капризничать или пытался увильнуть, то он штрафовал меня, накладывая вето на использование каких-то благ, урезал мне карманные деньги или заставлял меня час к ряду стоя читать вслух классиков на английском. Благодаря его воспитанию я увлекся искусством, начал писать, взял в руки кисти и краски. Папа рассказывал, что никогда не хотел, чтобы его сын был бизнесменом, юристом или военным, потому что такие люди черствеют, он хотел, чтобы я выбрал жизнь, а не жизнь меня. В качестве примера он рассказал однажды, как хотел быть музыкантом все детство, но мать и отец этого не понимали и лепили из него воротилу. Если мать пыталась делать это мягко, то отец угрожал и однажды исполнил свою угрозу. Узнав, что сын сбегает по вечерам в музыкальный класс и упражняется на фортепиано мой дед, что бы его черти драли в Аду, сломал отцу по пальцу на каждой руке. Пальцы утратили подвижность, мечта стать музыкантом была похоронена, а папа смирился с неизбежностью. Он говорит, что вместе с костями тогда сломался он сам. Дед умер через три года после этого, оставив весь свой средний бизнес матери и единственному сыну. Отец смог стать миллионером довольно быстро, сейчас его капиталы не считают в рублях, только в евро, моя мать из-за этого и вышла за него. Ну еще бы, зачем двадцатидвухлетней девушке выскакивать за тридцатипятилетнего бизнесмена? Отец хотел от юной и красивой женщины ребенка, она хотела сладкой жизни и на этом родители сошлись, с младенчества меня воспитывала гвардия нянек и гувернанток, а мама отправилась в реабилитационный отпуск, позже стала получать жалование, как женщина, имитирующая заботу. А ведь она и правда стала мне неплохой подругой, только не относилась ко мне, как к сыну, больше, как к братику, что мне очень помогло в опасном пубертатном возрасте. Можно сказать, что до своих двадцати трех я дожил в Раю, в строгом, но очень комфортном Раю, и теперь он мне наскучил. Друзья мешают заниматься творчеством, в конце лета еще год учебы, а я только и делаю, что влипаю во всякие глупые ситуации, потому что не могу сказать "Нет". Потому без лишних слов отец забронировал номер в "Бретер Хаус", дал мне кредитку, но поставил условие, чтобы я без папки с работами не возвращался из путешествия, что я ему клятвенно и пообещал.