Горько-сладкая месса | Bittersweet missa

Глава пятая

где главный вопрос
«Жалеть или проклинать?»

Они, поглощённые и одурманенные новыми чувствами, ощущениями, блуждали по пустынным коридорам, можно было подумать, не слышали даже туманные отголоски гостей, общего смеха и торопливой скрипки. Их интересовало всё о них самих — Сондже неустанно спрашивал Джиу о ней, та не могла насытиться его рассказами о собственных интересах. Так и началась было их история любви, вот только вечер-то ещё не закончился, о чём какая-то местами ржавая служанка неживым голосом (что, собственно, понятно) напомнила девушке, разрушив всю идиллию их игрушечной любви:

— Госпожа, через пять минут все будут в комнате Х. Мне было велено вас сопроводить, как обычно.

— Точно! А я и забыла... — она повернулась к молодому человеку. — С-сондже, прошу, скажите, что можете остаться на п-представление!

Взглянув на часы, юноша едва не сдержал восклик изумления.

— Простите, Джиу, я обязан покинуть ваш дом в столь поздний час, так как уже сегодня в пять часов утра я должен быть в поезде, что едет прямиком в Сувон.

Он чувствовал себя последним негодяем, говоря эти слова. Но Джиу широко улыбнулась и с тенью грусти в глазах кивнула.

— Что же, значит, в следующий раз мы встретимся, когда на то будет угодна воля Всевышнего, — удивляли даже не намёки на фанатизм, а отсутствия каких-либо повторений в речи. Видимо, девушка наивно верила в светлость того вечера и искренность их любви. Но было в этом что-то ещё. Она произнесла эти слова таким проникновенным и странным тоном, что неосознанно Сондже посмотрел на неё с беспокойством, как смотрят на человека, который говорит страшную несусветную глупость и верит в неё всеми силами своего несчастного, больного разума.

Он наблюдал, как девушка с автоматоном исчезли в новом коридоре, и сам быстрым, но на сей раз аккуратным шагом, направился к дверям выхода. Пусть он и сам не знал, правильно ли идёт, но надеялся спросить у кого-нибудь по дороге.

И вот, пока луна сквозь большие окна разливала белую краску в тёмные коридоры особняка, Сондже осыпал себя упрёками, чувствовал себя крайне опечаленным, с великой горестью осознавая, что часы, рисовавшиеся ему в мечтах столь радужными, протекут вдали от юной аристократки.

На ум вновь пришло то странное ощущение от её последних слов. Но вспомнив тот миг сладостного очарования, когда они одни отдались чувствам нарасхват, когда нежность пьянила его бедное сердце!.. Возникший на секунду мрачный и несколько больной образ Джиу, забывший о своём долге по отношению к себе, уступил место первому сложившемуся впечатлению: Джиу — бедное, невинное дитя, жертва неосторожности и чрезмерной чувствительности.

И тут внезапно задумался об их будущем, которого в целом нет вовсе! Судорожно сжав пальцы, Сондже, царапая собственную плоть, вцепился в грудь, где билось сердце. Не имея соответствующего опыта, юноша с ужасом задавался вопросом, в какую игру собирается играть с ним дочь мера, давая себе отчёт о глупости их тайной влюблённости (ибо даже романом это пока не назвать). И куда могут завести насмешки избалованной девицы из мутного городишки добропорядочного молодого человека, неискушённого в любви? Беда, да и только!..

Так, пока Сондже шёл, его мысль металась от одной крайности к другой. Он уже и не знал, жалеть ему Джиу или проклинать, потому по очереди то жалел, то проклинал её.

Решив таки прервать внутренние разборки, Сондже заметил, что красивые залы пусты, музыка, как оказалось, давно стихла, оставив за собой лишь шлейф ритмичных отзвуков былой игры. Пустота пугала музыканта, а отсутствие звуков служило ещё большим поводом для тревоги - как в месте, где всегда властвует бессмертная классика и топот танцевальных туфель может быть настолько тихо? Что же говорить о некстати вспомнившемся жутком виде худого джентльмена!

Но Сондже быстро вспомнил слова автоматона:

«...все будут в комнате Х...».

Что же это за комната? Это вопрос несколько миллисекунд интересовал и молодого человека, но тот быстро забыл о нём, наслаждаясь одиночеством и будучи полностью спокойным.

Но никогда ещё безмолвие не казалось ему таким тягостным и страшным.

А также Сондже пугало то, что по всем законам он должен был уже давно выйти к большим дверям с красивыми люстрами в сад скульптур. Он продолжал блуждать, вздрагивая и оборачиваясь, стоило редкому ветерку пригласить на танец лёгкие в этой части особняка шторы.

Не трудно догадаться, что Сондже едва не залез на эти самые шторы, когда чуть не столкнулся нос к носу с парой, которая, казалось, вышла из-за стены (столь неожиданно было их появление) и ничуть не удивилась встрече.

— Ох, молодой человек, что же вы здесь делаете? Все давно ждут представления! — голос дамы нездоровой худобы прозвучал так, точно она не отказывала ни в одном бокале алкоголя, который явно предлагал ей партнёр с неестественно закрученными усами, хоть на вид казалась более чем трезвой.

— Мне нужно идти, извините, не покажите мне, где выход?.. — начал было Сондже, но спутник с усами прервал его поднятым вверх пальцем и несколько осуждающим выражением лица.

— Нет, нет и ещё раз нет, юноша! — баритон мужчины оперного телосложения поднимался до самого потолка, а он в доме Кимов отличался особой высотой. — Молодой человек, смею заверить, представлений, подобных тех, что даёт честь нам лицезреть на его вечерах господин Ким, вы больше нигде не увидите!

Он говорил со знаем дела, так могли говорить лишь истинные ценители, например, скульптуры о невероятных шедеврах во дворцах оного искусства.

Худощавая дама с шестерёнками, проткнутыми, казалось, сквозь кости по всему телу, задорно хихикнула и воодушевлённо захлопала в ладоши.

— Сегодня нам обещали коготь! Я в диком предвкушении! Нужно спешить!..

— Ах, дева с прошлого вечера до сих пор великолепна в моих воспоминаниях!

Сондже не понимал, о чём вообще идёт речь, но уговоры двух, как он считал, клоунов (настолько нелепым показался ему вид гостей) и прямо таки обхват с двух сторон не дали ему и шанса вновь в одиночестве бродить по залам.