Ты пахнешь медовой акварелью [ kookv au]

Chapter 18 - «Тайна. Ванши и Вантэ»

  — Доктор, Чонгук тут отлежал уже лишние пол месяца, можно его уже отвести домой? Я обещаю, буду помогать ему встать на ноги и вернуть память, — уверенно разглагольствовала Лиен, а доктор лишь недоверчиво косился.

— Вы уверены? Может всё же лучше передать его родственникам? Я беспокоюсь, что ему припишут в семейной истории исчезновение и смерть, а если это выплывет, то уничтожит его.

— Доктор, — девушка достала из сумки небольшой конверт и незаметно впихнула мужчине в руки, — думаю, мы с вами сможем сотрудничать, а это вам на новый белый халат, пхх.

— Кхм, да, или на нашу лабораторию, — док спрятал конверт под планшетки с историями болезней и вздохнул, — я устрою вам это, хорошо.

— Очень рада с вами иметь дело, — девушка улыбнулась мужчине, поклонилась, развернулась на каблуках и бодро потопала в палату к Чонгуку.
В это время парень как раз портил врачебные бумажки маленькими зарисовками всего, что видел вокруг себя, в окне, и вещей, что хотел бы увидеть вне больницы. В этом заведении ему не нравилось, уж слишком тут пахло лекарствами, а ведь после комы у него сильно обострился нюх и слух, но немного село зрение, хотя врачи назвали это временным дефектом. Ну так вот, Гук портил старую документацию врачей, хотя ему уже в какой раз делали замечание по этому поводу. Ему было забавно наблюдать как сердятся Лиен и лечащий врач, но мгновенно остывали и просто грозились пальцем, на что тот мило и немного виновато улыбался. Вот ребёнок. Что-то всё-таки не меняется ни при каких обстоятельствах — кома никогда не отберёт природное очарование.

Лиен лёгким и быстрым движением руки распахнула дверь, чего Гук не ожидал, влетела довольной бабочкой и стала у койки парня, не обращая внимания на испорченные документы в его руках.


— Лиен-нуна? Что ты делаешь в этот час? Тебе разве не нужно быть на работе? — вопрошал он и потихоньку убирал листы куда-то в сторонку.

— Нужно, но у меня появилась свободная минутка, плюс, тебя нужно забрать отсюда.

— Ась? Забрать. Куда?

— Домой, Гукки, домой.

— То есть...

— А что удивительного? Мы же встречаемся, ничего страшного нет, что мы живем вместе, — в голосе девы не было ни намёка на запинки, всё звучало настолько правдоподобно для незнающего человека, что аж жутко становится, — или ты снова забыл?

— Ах, точно. Нет, не забыл, прости.

— Вот и славно, я помогу собрать вещи.

Всего двадцать минут сборов, и санитары уже тащат за девушкой и парнем сумки с вещами к такси. Чону вручили его выписку, курс реабилитации на каждый день, и новенький костыль. Хороший набор, не так ли? Помимо черепно-мозговой травмы в последствии аварии был получен ещё и шрам на левой щеке, плюс, серьёзный ушиб левой нижней конечности, то есть ноги, поэтому ходить было не только сложно из-за нарушения координации, так ещё и банально больно, хотя и прошло столько времени.
Такси увезло Чонгука и Лиен в спальный район, другой конец города, подальше от суеты, только было странно одно для парня — почему все окна тонированные, причём максимально?

Ещё одним испытанием могла бы оказаться лестница на десятый этаж, где собственно проживала юная особь, но положение спас лифт. Несмотря на свою неприязнь к лифтам (какую Гук не мог себе объяснить, ведь это подсознательно), он переборол себя и поехал, крепко цепляясь за свою «третью ногу» и руку Лиен.

Не вдаваясь в лишние подробности начала жизни Чонгука у девушки, можно сказать вот что — из-за расплывчатой причины он был отрезан от цивилизации, никакого ТВ, интернета, а телефон так вообще, как таковой, отсутствовал у Чона, хотя на самом деле он был у Лиен. Странным это ему казалось, не то что у персонажей дешевых мелодрам, но спрашивать как-то не сильно хотелось, при этом борясь с желанием выкрасть у Хан её ноут и просто посёрфить по интернет-сайтам.

На улице был уже конец февраля, солнечные лучики уже теплели и прояснялись из-за пушистых серых облаков, на обочинах ещё немного лежали кучки снега и льда, но всё же, и они скоро растают. Наблюдение за ежедневной рутиной — как новое хобби Гука, сидя у окна, опираясь подбородком на руки. Парень тяжело вздыхал и смотрел на людей, что сменялись людьми, на птиц, что садились на его окно и стучались к нему клювом, то ли здороваясь, то ли выпрашивая покушать. Такой жест младший воспринимал исключительно как выпрашивание еды, поэтому взял себе привычку брать с собой к окну что-то хлебное на всякий случай. Частенько к нему прилетали его новые, да и единственные, друзья. Чонгук лениво вставал с рук, тянулся к ручке на окне и приоткрывал его, впуская не только птицу, а и свежий предвесенний ветер, какой так приятно щекотал нос своей чистотой и прохладой. Он двигался осторожно, тихо и размеренно, оставляя на своём столе крошки для пернатого друга. Это единственное живое существо, помимо Лиен, что бывало в этой квартире днём, но он не жаловался, стал привыкать, хотя поначалу это было дикостью. Сейчас же Чонгук, когда птички улетели, залезал на стол, и садился прямо напротив открытого окна, прикрывая глаза, довольно улыбаясь как кот, и нежился на солнце.
Только и эта забава длилась не долго: леди Хан Лиен снова наплела километровой лапши парню о том, что на его здоровье ооооооочень плохо действует солнечный свет, поэтому ему нельзя больше залазить на окно. Чон пытался понять это, но с каждым новым ультиматумом чувствовал себя всё хуже и хуже, ведь он же тоже человек и имеет какие-то свободы.

— Нуна, но я нормально себя чувствую на солнце, мне даже хорошо становится, — слабо оправдывался Гук, а та лишь пфыкала и отмахивалась липовой справкой.

— Так врач сказал, поэтому ты должен меня слушаться, Гукки, — исчерпывающий ответ, но ловко улавливая перемены настроения парня, Ли резко переменялась на лице и необычайно ласково улыбалась, — ты же хороший мальчик, Чона?

— Угу, нуна, — кивал нехотя тот, а девушка ещё шире улыбалась так обаятельно, что и не замечаешь, что это натянуто. Девушка ближе придвинулась к Чону в попытке чмокнуть в щеку, но младший в очередной раз лишь шарахался её и отпрыгивал. Гук понимал, что это нездоровая реакция, ведь она его (якобы) девушка, два года вместе, но и с собой ничего поделать не может, а Лиен понимала, что изменить его будет не так уж и просто, от чего немного показушно унывала, добиваясь любопытного беспокойства художника. Ведьма...

Новым развлечением парня со временем стало чтение книг и рисование. Чтение, конечно, было очень хорошим делом, а вот рисование... ой как Лиен не нравилось, когда Чонгук назло ей рисовал кракозябры на её документах и найденных чеках из продуктовых супермаркетов. Точно ребёнок переросток. Нет ну, а что? Отобрала ТВ? Телефон? Интернет?! Получай, фашист, гранату — рисуночки на чеках. Это было и причиной всех выписанных разноцветных ручек в квартире. Спустя ещё месяц (Март), стали просыпаться потребности в великом, вечном, так что книги про живопись и дизайн были в приоритете. После разговоров на высоких тонах Чонгук отвоевал себе три альбома с плотной акварельной бумагой, набор хороших кисточек и палитру акварели. В новом занятии его устраивало всё, но не акварель — она была детская, так называемая "медовая", хотя она и была сладкой.

— Гук, это не круто есть краску, но чёрт возьми, сладенько, — пока парень рисовал днями и ночами напролёт, утоляя свою жажду за созданием чего-то, взял себе за привычку брать кисточку в рот. Этому он сам для себя находил логическое объяснение — для лучшей детализации нужна кисть с тонким кончиком, а процессе рисования кисточка лохматилась, так что, чтобы её разровнять — брал в рот и ровнял губами, после того как промыл, а мыл он их кое-как...

Акварелью пропитался он весь, даже волосы пахли мёдом, что неудивительно, ведь рисуя до глубокой ночи, он может заснуть прямо на рисунке, а на утро ныть.
Хмм, если так посмотреть, то кажется, что жизнь Чонгука после комы не так уж и плоха, но не тут-то было, господа.

Те сновидения из комы до сих пор преследуют его по ночам: белая комната с птицами, розы, что сдавливали его и не давали сдвинуться с места, палитра, что лежала рядом. Слёзы... Неизвестное имя, произнесённое в истерике в пустоту закрытых врат. Всё дублировалось каждую ночь, заставляя чувствовать себя по утрам ужасно, будто всю ночь выжимали как губку для посуды. Частенько малыш Гук просыпался со слезами на глазах и именем на губах.