Тэхен плавными мазками украшал девственно-чистый холст. Его белые кудри, сильно отросшие за последний месяц, не способные удержаться повязкой, падали на лоб. Из открытого окна ветер трепал его растянутую майку, пробираясь под одежду и лаская теплую кожу.
Парень не заметил, как, увлекшись работой, искусал пухлые губы, кое-где начавшие кровоточить. Его бледные руки, испещренные волнами голубоватых вен, вымазались в переливающейся палитре всевозможных цветов, которые, смешиваясь, образовывали новый, лично им созданный, тэхеновский.
— Лисенок, ты не думал рисовать для широкой публики? — спросил Сокджин, склоняясь над сыном. Тэхен дернулся от неожиданности, едва не перечеркнув кистью свои труды.
— Ой, пап, привет! — заулыбался Тэхен, суя кисть за ухо. Это вошло уже в привычку, порой он даже забывал доставать ее, проходив так весь день. — Я и не заметил, как ты пришел.
— Потому что я, в отличие от некоторых, умею двигаться тихо, — ухмыльнулся старший омега, и принимаясь заправлять чонгукову постель, которую тот даже не удосужился убрать.
— Ты это на отца намекаешь? — хихикнул Тэхен.
Сокджин улыбнулся, пожав плечами. Эти братья были такие разные: Тэхен — аккуратен и чистоплотен, но зачастую рассеян и витающий где-то в своей Галактике, и Чонгук — импульсивный и временами грубый, за что Намджун его часто одергивал. Квартира у них не такая большая для четырех человек, но сыновья кое-как ютятся рядом. Тэхенова часть комнаты убрана, постель бережно заправлена, на тумбе стоят белоснежные лилии, а на полке — многочисленные книги. Чонгук же в этом плане не прихотлив — постель не заправляет, мусор кидает куда глаза глядят, а на полу вечно разбросанные вещи.
— Ну так что, лисенок? Я могу помочь с этим. Договорюсь с начальством, одну-две картины да сможем пропихнуть, — сказал омега, опускаясь на заправленную постель.
— Пап, я не хочу так, — вздохнул Тэхен, бросая короткий взгляд на новую картину. — Во-первых, моя аудитория — это ты и отец, а во-вторых, иногда мне удается продать свои каракули в интернете. Мне пока что хватает. А если я буду сидеть всю жизнь на вашей с отцом шее, свесив ножки, чего я тогда достигну? — меж его густых бровей залегла складка.
— Все с чего-то начинают, малыш, — омега поцеловал сына в выкрашенную макушку, улыбаясь. — Ох, хорошо, если на то твоя воля... Но ты знаешь, что можешь обратиться ко мне.
— Да, папочка, спасибо, — омега улыбнулся, прильнув к родительской груди.
Потрепав сына за щеку, Сокджин оставил Тэхена. Его сыновья уже взрослые — настолько, что он не успел заметить, как сам постарел. Буквально вчера, казалось, он носил своих деток на руках, целовал пухлые щечки и кормил из бутылочки, а сейчас Чонгук догнал в росте и его, и Намджуна и больше не был зависим от них полностью. Их сыновья стали взрослыми, еще чуть-чуть — и упорхнут, расправив крылья. Их квартира, доселе казавшаяся омеге маленькой, станет слишком большой для них с Намджуном. В его волосах с натуральным каштановым цветом появились седые волоски.
Тэхен рисовал до тех пор, пока солнце медленно не скатилось за горизонт, а на ковре не разлились кровавые блики, пробегаясь обжигающими лучами по его ногам. Кисть в руке замерла только тогда, когда в нос ударил запах пота, хвои, ромашкового чая, бергамота. И лимона, мерзкого, раздражающего слизистую носа. В висках застучало, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз, ближе к желудку. Горячие ладони легли на его талию.
— От тебя воняет, — хрипло выдавил из себя Тэхен, закрывая баночки с красками и убирая кисть. Воняет другой омегой, хочет сказать Тэхен. Воняет сексом и оргазмом, хочет сказать Тэхен. Ты мне противен, хочет сказать Тэхен. Пожалуйста, не трахай других, мне больно, хочет сказать Тэхен. Но молчит. — Прими душ.
Чонгук хрипло засмеялся ему в шею, опаляя нежную кожу своим дыханием. У омеги вдоль позвоночника пробежали мурашки, когда он почувствовал губы на своих открытых ключицах.
— Другим омегам нравится, — изрек он, прижав ослабшего Тэхена к своей мокрой груди. Тэхену тоже нравится, но только не в тот момент, когда от него разит другими.
— Особенно какой-то мерзкой омеге с мерзким запахом лимона, — старший вырвался из цепкой хватки, отходя на приличное расстояние, чтобы спрятать свои художественные принадлежности.
— М-м, как сладко она стонала, ты бы слышал, — облизнулся Чонгук, снимая свою пропахшую потом футболку, в привычной манере кидая ее на пол.
У Тэхена сердце скрутило тупой болью. Он глянул на ухмыляющегося брата из-под опущенных ресниц, с почти детским восторгом наблюдая, как его крепкие мышцы перекатываются под блестящей кожей. На его спине — красные следы и содранная кожа с запекшейся кровью, почти как у Тэхена в душе. Только у него не затянулось — тромбоцитов не хватает на количество ран, сочащихся багровой кровью.
— Хорошо провел время, — Тэхен фальшиво улыбнулся, сняв со лба повязку. Белые локоны упали на лицо, почти полностью закрывая лоб. — Я рад.
— Все лучше, чем прожигать жизнь на всякий, — Чонгук равнодушно осмотрел новую тэхенову картину, — бред. Зачем ты продолжаешь этим заниматься, если ты — бездарность?
— Или просто ты — невежественная скотина, — обиженно прошептал себе под нос старший, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Он не нашел занятия лучше, чем помочь папе с ужином. Сокджин что-то напевал себе под нос, при этом фальшивя ужасно, но Тэхену было приятно слушать папин голос — он успокаивал бушующую внутри злость, клокочущую ревность и разъедающую обиду. Тэхен нарезал овощи аккуратными кусочками, предварительно надев смешной фартук с отцовским любимым медведем. Папа весело болтал со своим коллегой по телефону, обсуждая предстоящую выставку и молодых художников, имена которых для Тэхена были неизвестными.
Чонгук, принявший душ и пахнущий вишневым гелем, вошел на кухню, попутно вытирая влажные волосы махровым полотенцем.
— Привет, — поздоровался Чонгук, чмокая отца в щеку.
— Привет, солнышко, — Сокджин расплылся в улыбке. — Как прошла тренировка? Не сильно тебя загоняли? — папа скривил губы. Разговор о чонгуковых занятиях — самая нелюбимая тема для него.
— Нет, — Чонгук равнодушно пожал плечами, переводя взгляд на брата. Он ядовито улыбнулся, протискиваясь между папой и братом, нарочито прижимаясь пахом к тэхеновым упругим ягодицам. Тэхен подавился воздухом, с силой разрезав несчастный помидор.
— Тэхен-и, ты в порядке? — забеспокоился папа, постучав кашлявшего сына по спине.
— Да, просто... слюна не в то горло пошла, — Тэхен мотнул головой, краем глаза наблюдая, как Чонгук пьет молоко, специально пропуская пару капель мимо, позволяя им течь вдоль губ и подбородка, скатываясь к шее.
Тэхен почувствовал, как щеки уколол румянец, когда его, как нашкодившего школьника, поймали буквально за шкирку. Чонгук смотрел на него с высоты своего превосходства, а на дне зрачков кружились в причудливом танце бесы. Чонгук знал, что Тэхен будет на него смотреть — обиженный, злой, беспомощный, но преданно восхищающийся им, как будто Чонгук для него — «Звездная ночь» Ван Гога в оригинале.
