Больше нет прощения,
Больше нет перспектив,
Это лишь мнимое утешение,
Вовсе я не любим.
Мы прощались все чаще молчанием,
Украшали встречи антрактами,
Думали каждый о своём,
Боясь произнести хоть один слог
О больном.
Отчужденные дни проходили все мимо и зря,
Самообман выступал адвокатом безделья,
А я засыхала как жар-птицы пестрые перья,
Во сне же молилась у алтаря:
Долина, просторы, без края моря,
Там бальные танцы, Средневековья года,
Убеждение скрывалось в руинах сердец,
Там гордость, там смелость зачахла в конец.
Там сосны, там нет эпидемий, войны,
Там только еле заметные в темени струны души,
Там арфы, там боль, там и я,
Я в слезах, я прошу: "Убей во мне страх,
Я молю, Господь-Бог, помоги мне упасть,
Не сломаться,
Не сломать, не убить, не пропасть,
Не промолвить и слова- наконец замолчать".
Я молюсь, если можно молитвой назвать
Смелые просьбы безверной, но не безгрешной и вспять
Я возвращаюсь к началу,
Не смея продолжить давно заученный разговор,
Идеальный, провальный,
Пустой, как могила,
Звучит вновь и вновь он в моей голове.
Я знаю: я дура. Я зря все молила,
Я зря слезы лила у всех за спиной,
Я верила в Бога, надеялась верит и он,
И я все молила, хотела, любила,
И мне говорили, что понимают меня...
Я к черту послала бы всех таковых,
Вы знаете, что значит остаться в живых,
И не раз, по случайности, милости Божьей,
Так где же она, когда мне так больно?
