Сидя в гостиной, Карлхайнц собирался рассказать важную новость. Несмотря на его извечно спокойный вид, внутри сейчас все было вверх дном. Устало прикрыв глаза, вампир ожидал сыновей, которые явно не торопились предстать пред ним, ибо подобные встречи приносили мало приятного.
Вскоре в комнате появились все до единого. Братья Сакамаки с некой скукой в гнилых душах ожидали его слов. Однако, сам бессмертный не спешил начать разговор; он внимательно осмотрел каждого, как-то по-доброму улыбаясь, обнажая острые, как лезвия, клыки.
— Вы так изменились… повзрослели, — тяжело вздохнул вампир, откидываясь на мягкую спинку кресла, обитую дорогим бархатом.
— Ты же ведь не об этом пришел поговорить? — Рейдзи поправил очки, присаживаясь на софу. — Давай без вольностей, ты ведь никогда не являешься просто так.
— Ох, уж эта твоя принципиальность, Рейдзи… Да, смысла тянуть нет. Между вампирами и охотниками был заключен мир, но, как всем известно, его нарушали обе стороны, и поэтому было принято новое соглашение, по которому ты, Шу, будешь должен жениться на дочери главного охотника.
Парень резко перевёл взгляд на своего отца, полный некого непонимания. Синие, словно бездна океана, глаза готовы были прожечь в нем дыру, но спокойствие взяло верх. Никогда ему не было дела до людей, однако, сама ситуация заинтересовала его.
— Но ты же ведь знаешь… она смертная. А все люди для нас — пища, и эта девчонка — не исключение, — вампир с полным безразличием взглянул на Карлхайнца.
— Мне все равно, что будет с ней, мы найдем, как замести следы, главное, чтобы она родила дитя — символ мира между охотниками и вампирами.
— А не проще ли избавиться ото всех охотников?
Аято показательно сложил руки на груди, усмешкой глядя на нерадивого папашу, всем своим видом показывая, что ему тут не рады. Правда, сам Тоуго к таким «теплым» приемам давно привык, поэтому просто проигнорировал поставленный вопрос.
В этот момент самолюбие третьего сына было задето, как никогда, но, грубо сжав кулаки, он покинул комнату, дабы не видеть этого гада. Как же ему хотелось разорвать его на куски, и представления о гниющей плоти отца, утопающей в собственной крови, лелеяли воображение вампира, вызывая садистскую улыбку на его бледном лице.
