Ишвари девятнадцать лет, и она никогда не видела автобусы. Краем уха слышала, верила в в их существование, как и в существование рыжих от рождения людей, но удостовериться собственными глазами — никогда. Она спрашивала себя, как представляла раньше грузную и массивную машину, но сдавалась тут же, так как воображать в голове её не приходилось ранее. Так или иначе, монахиня точно могла утверждать, что увиденное ей понравилось. То ли дело в теплом рассвете, освещающем надеждой раскинувшееся поле позади пустынной дороги с транспортом, то ли в невразчных аксессуарах — не знала она, что машины изрисовывают так же, как слонов, — однако что-то волнующее бурлило и дрожало у неё в груди. Она полюбила новые ощущения. Полюбила этот автобус — он был знамением перемен, иной жизни — новой, а потому лучшей. Глядя на ржавые пластины, закрепленные по бокам транспорта, девушка пыталась прочитать причудливые надписи, сделанные жёлтой ядовитой краской. Из-за пыли цвет рисунков принял неприятный оттенок, кое-где те вовсе начали стираться. Ишвари подошла поближе в попытке снова прочесть надписи, бесшумно шевеля губами.
— Это догри, — монахиня посмотрела на говорящего мужчину. Взрослый водитель в сером платье со штанами и вязанной из козьей шерсти жилетке смачно двигал челюстями, жуя тростник. Девушка отскочила, когда Мохан сделал пару шагов к ней. Остановившись, индус провел рукой по шапочке на затылке, сместив ту набок, а затем повернулся спиной и провёл рукой по корпусу автобуса. — Здесь написано: «У Бога нет рук, кроме твоих».
Монахиня задумчиво отвела взгляд и улыбнулась — уж больно сильно впечатлила её автобусная цитата. Однако тут же она отвлеклась на крики и возгласы своего духовного наставника, выходящего с тяжёлым багажом на улицу. Он спешил, спотыкаясь каждый раз, как тяжёлый груз ударялся на каждой ступени об его голень. Глядя на Аджая, Ишвари с улыбкой внутри умилялась тому, что истинную его личность знала лишь она. Возможно, ошибалась, но другие монахини, служившие к Тикси, боялись старика и избегали. Его жесткое лицо было покрыто глубокими морщинами, и морщины те напоминали трещины на сухой древесной коре. Пугающие глаза буддиста были выпучены, таили они в себе необузданную ярость, и потому, когда монах чаще всех запугивал служителей сансарой, то те про себя упрекали его в ответ в увязании в греховной жизни. Даже когда лицо мужчины выражало, казалось бы, само спокойствие, очи продолжали испепелять окружающих неясной злобой. Тонкие губы Аджай всегда сжимал, выдвигая нижнюю челюсть вперед, словно пытался дополнить так свой образ жесткого монаха. Кудрявые волосы с проседью он зачесывал назад, дабы продемонстрировать на морщинистом лбу белые линии — опять же, для образа. Праведник.
