Эпоха разбитых сердец (черновик)

Пролог

Июнь

В воздухе намертво завис стойкий запах дождя. Местные ждали с нетерпением, поглядывая на небо, раскинувшее над городом черное клубящееся полотно: дождь остудит воздух, пригладит пыль на раскаленном асфальте, взроет землю, превратившуюся с наступлением лета в камень.

Дышалось с трудом.

Внутри допросной комнаты было холодно и темно, особенно в первые секунды после того, как Ирвинг переступил порог. Воздух едва протискивался в легкие, рубашка на спине взмокла от пота. Он опять нервничал.

Боже, что я здесь делаю?

Ирвинг работал в полиции кампуса университета, и в основном занимался тем, что отвечал на звонки, когда поступали жалобы о вандализме, и разъезжал по городу на своем подержанном автомобиле в поисках пьяных студентов — в общем, следил за порядком.

В руке он держал листок; так крепко сжал его, что от напряженных пальцев к краям бумажки поползли изломанные лучики. Как же он хотел разорвать эту бумажку!

Но Ирвинг, притворяясь невозмутимым, приблизился к столу, за которым, даже не скрывая напряжения, сидела высокая девушка. Ее длинные волосы пепельного цвета были сухими, как солома, и спутанными. Макушка сплошь в колтунах. Веки вспухли, губы плотно сжаты. Глазные яблоки покрыты сеточкой кровеносных сосудов.

Когда он увидел Ти в первый раз несколько дней назад, он решил, что ошибся комнатой, но нет — это была она, вот только взгляд был пустым, по-настоящему мертвым. А в его взгляде, Ирвинг был уверен, пузырилась злоба, как кипящее на сковороде масло.

Первого августа Ти должно было исполниться двадцать три года, но она сомневалась, что это случится. Иногда, прикрывая веки и пытаясь заставить себя погрузиться в сладкое небытие, ей мерещилось, будто даже завтрашний день не наступит. Что уж думать о каком-то там дне рождения с тортом и свечами, с друзьями...

Да, с друзьями.

Но следующий день неизменно вступал в свои права, и вместе с ним приходил Ирвинг. Она уже ненавидела его лицо, хотя недавно они были друзьями; она ненавидела его запах, хотя сама, пожалуй, пахла еще отвратительнее.

Она просто ненавидела его.

Ирвинг встал слева от девушки и пришпилил ладонью к столешнице бумажку. До ее ноздрей дошел слабый аромат пота и кожи — так пахла его машина с коричневыми сиденьями и сломанным стеклоподъемником с пассажирской стороны.

— Где она, Ти?

Опять, опять, опять.

Во взгляде Ирвинга клокотала ярость, а у нее под веками собрались горячие слезы обреченности. Но сдержавшись, Ти опустила взгляд в стол и, когда Ирвинг убрал ладонь она увидела листовку «Пропала без вести».

Опять, опять, опять.

На фотографии была изображена улыбчивая девушка с большими зелеными глазами за стеклами очков. Ее светлые пружинистые волосы до плеч забавно торчали из-под старой шляпы во все стороны, как от удара молнией. Дурацкая шляпа, — подумала Ти, а желание заплакать стало сильнее.

— Где она?

— Ирвинг...

Ти хотела сказать правду; хотела повторять до бесконечности, что она ничего не знает. Но в ее мире, в мире, который готов был вот-вот разбиться вдребезги, как оказалось, было два вида правды. В ее раздробленном мирке есть истина, которой веришь на слово и доказательств не требуется. Но есть и другая истина — та, которую сложно объяснить и принять.

Ти вновь опустила взгляд на листовку, и почти услышала в ушах голос девушки со снимка:

— Я сделаю это, Ти, веришь? Я напишу такую грандиозную историю...

Ти шмыгнула носом, и на щеке девушки на листовке расползлась слезинка.

— Ирвинг, ты больше никогда ее не увидишь.

И в этот раз она сказала правду.