Мы выходим из морга и молча идём по слабо освещённому коридору. У Чонгука в руках какая-то тонкая папка, подшитая чёрными нитями. Он уверенно идёт впереди меня, по пути здороваясь с несколькими мужчинами в полицейской форме. Похоже, здесь все его знают. Поднимаемся на второй этаж и останавливаемся у потрёпанной временем деревянной двери. Чонгук тактично стучится, но потом, не дождавшись разрешения, открывает дверь и заходит в кабинет. За столом сидит ещё достаточно молодой парень, не по форме одетый в серый вязаный свитер и чёрные брюки. Он не сразу замечает Чона, уткнувшись в папку с какими-то документами. Напротив него на старом кожаном диванчике рыдает незнакомая мне немолодая женщина, которую ласково поглаживает по плечам хмурый мужчина, кажущийся мне совсем старым из-за полностью седых бороды и волос.
- А вот и муж, - парень за столом устало откидывается на спинку стула, слишком громко обратившись к паре на диване.
– Надеюсь, вы не начнёте наседать на меня всей толпой? Повторяю в сотый раз: если вы не подпишете документы, нам придется добиваться разрешения на экспертизу через суд. Это будет дольше, дело зависнет, но в конечном итоге эксгумация тела всё равно состоится. Давайте не будем тратить мои и ваши нервы, у меня рабочий день только начался. Так что…
- Где подписать? – перебивает его Чонгук, бесцеремонно усаживаясь на край стола.
- Вот это дело, - воодушевляется следователь, протягивая парню раскрытую папку и ручку.
- Чонгуки, как же это… как же это можно? – женщина, которая только было затихла в руках мужа, вновь пускается в слёзы.
– Соен беспокоить? Она же там… там… Господи, прости! Я смотрю, как она торопливо крестится дрожащей рукой, и чувствую, как сердце в груди едва ли не разрывается на части от вида безутешной матери. Есть ли бог на свете, если матери вынуждены хоронить своих детей, если невинные девушки погибают от рук безжалостных садистов, если люди так спокойно смотрят на чужую смерть… Неужели мы были кем-то созданы для того, чтобы истреблять друг друга, как какие-то монстры, повинующиеся лишь слепым инстинктам?
- Я костьми лягу, но не дам Соен тревожить. Грех это, - продолжает женщина, вырываясь из рук супруга. Ему ничего не остаётся, кроме как отпустить её. Я вижу, как он измучен, хоть пытается держаться более стойко, чем его жена.
– Как ты можешь этому потакать? – с этими словами она замирает прямо перед Чонгуком.
– Она ведь так любила тебя!
-Давайте выйдем и спокойно поговорим, - Чонгук цепляет её под руку и тянет слабо сопротивляющуюся женщину в коридор. Супруг убитой горем матери смиренно идёт за ними. Мне ничего не остаётся, кроме как выйти тоже, хоть я не уверена, что моё присутствие уместно.
- Как вы думаете, душа Соен спокойна, пока её убийца на свободе? – спрашивает Чон, когда мы останавливаемся возле окна между первым и вторым этажом. Женщина замирает, недоверчиво поглядывая на него.
- Нет, но… - она вздыхает, комкая в руках мокрый от слёз платок.
– Разве можно так? Она и так неспокойна, а теперь… - Обещаю, как только убийцу поймают, мы похороним её ещё раз,
- уверяет парень, удерживая женщину за плечи. Он говорит так убедительно, что даже я невольно начинаю ему верить.
– По всем обычаям. Тогда она навсегда будет спокойна, и ничто её не потревожит. Она вновь замирает, будто бы обдумывая что-то. Её муж держится поодаль, рядом со мной. Вблизи я понимаю, что он ещё не так стар, как я подумала. Я бы сказала, что ему не больше пятидесяти. Неужели от горя поседел?
- Хорошо, - соглашается в конце концов женщина, опустив голову.
– Я дам своё благословение. Но это последний раз, когда мою девочку смеют потревожить. - Конечно, - кивает Чонгук, мягко касаясь её дрожащей руки.
– Я позабочусь об этом. Когда мы выходим из здания, я ещё какое-то время вспоминаю об этой женщине, о её слезах, словах… И неожиданно задумываюсь о том, оплакивала ли бы меня моя мама после моей смерти. Я не хочу об этом думать, но мысли так и лезут в голову. Мы никогда не были дружны или близки, она заботилась обо мне только потому, что этого хотел дедушка. Может, если бы меня не стало, она вздохнула бы с облегчением.
- Не знала, что ты так почитаешь церковные обычаи, - говорю Чонгуку, чтобы хоть как-то отогнать мрачные мысли.
- С религиозными фанатиками приходится говорить на их языке, - хмыкает парень, доставая из кармана куртки сигареты и прикуривая одну.
– Соен во все эти глупости не верила. Но её мать просто помешана на боге, на вере… Пришлось воспользоваться этим, чтобы убедить её эксгумировать тело.
- Тебя… тебя совсем не беспокоит, что её… покой будет нарушен, - спрашиваю тихо, чувствуя, как по телу проходится нервная дрожь.
- Меня беспокоит только то, что её убийца до сих пор на свободе, - фыркает парень, натягивая воротник куртки повыше. Ветер вдруг слишком разбушевался.
– Меньше всего она хотела бы гнить в деревянном ящике, пока какой-то урод живёт себе припеваючи.
Больше мы к этому разговору не возвращаемся. Чонгук продолжает работать в газете, пропадать вечерами и искать зацепки по делу, которому, наконец, снова дали ход. Я сижу дома, готовлю завтраки-обеды-ужины и забочусь о чистоте квартиры. Чувствую себя домработницей частного детектива, но уйти так и не решаюсь. Так происходит до тех пор, пока однажды вечером у него не звонит мобильный телефон, и он по привычке уходит в другую комнату, захватив папку с материалами по делу, с которой не расстаётся ни на секунду. Возвращается он через пару минут. Поднимаю взгляд и вижу, как стремительно бледнеет его лицо и как дрожит рука, сжимающая телефон.
- Что случилось? – мой голос хрипнет, когда я задаю вопрос.
- Результаты эксгумации показали, что в гробу была совсем не Соен, - севшим голосом отвечает парень, прислоняясь к стене, - а другая девушка.
- Что? Как так получилось? – пугаюсь, пытаясь в его глазах найти подсказки. Тщетно. Они словно бы потухли.
- Тело было изуродовано. Я опознал её по кольцу и шраму на запястье, - словно бы машинально говорит Чонгук, запуская пальцы в волосы.
– Сейчас же они подняли её медицинскую карту, в частности снимки зубов и всех переломов. Провели генетическую экспертизу. Это не она.
Но как… как такое возможно? Я всё равно не понимаю. Похоже на сцену из дурацкого кино.
- Что всё это значит? – шепчу, глядя как Чонгук медленно сползает вниз по стенке. Боже…
- Это значит, что женщина, которую я оплакивал все эти годы на самом деле жива, - выдыхает он сквозь сжатые зубы, глядя на меня горящими гневом глазами.
– Всё, чем я жил эти годы… просто не имело смысла.
