Анатомия ромашки.

Первое утро понедельника

Золотистое солнце, отблески которого так больно режут привыкшие к темноте глаза, зажигает в окнах пожар. Предательски яркий свет заползает в комнату через мельчайших щели, унося прочь приятные сновидения. Утро. Такое же прекрасное, как любое другое раннее утро, когда воздух ещё не успел наполниться пылью, соединениями свинца и криками неугомонных человеческих детёнышей. Лёгкая дымка скрывает верхушки домов, клочьями висит на деревьях, тёплым молоком стекает вниз, облизывая холодный асфальт. Некому прогнать этот утренний туман, такой спокойный, а потому такой пугающий для суетливых людей. За окном холодно и безветренно. И тихо. Словно бы ты проснулся раньше всего мира, и теперь терпеливо ожидаешь у изголовья кровати, пока можно будет начать жить. Словно бы ты украл у самой жизни пару часов и теперь тихонько дышишь, боясь, как бы кто не заметил потери.

Если ты хоть раз встречал рассвет, ты поймешь это саднящее чувство, когда слезы наворачиваются на глаза, когда ты дышишь полной грудью и все не можешь вдохнуть достаточно воздуха, когда ты чувствуешь себя по-настоящему сильным и по-настоящему живым. Думаю, ты встретил меньше рассветов, чем заслуживаешь.

Инга сидела возле открытого окна. Одно неловкое движение и можно будет отмечать её в журнале как отсутствующую ближайшие несколько лет. Вот только смерть кажется поразительно далёкой, а за спиной будто бы есть крылья. Расправить бы их и улететь куда-нибудь, вопреки здравому смыслу и пресловутой логике.
По спине девушки пробежали мурашки, а крошечные волоски на руках поднялись вверх, тщетно пытаясь защитить её от рассветного холода. Она сняла сорочку и бросила её на кровать. Чёрные колготки и кружевной бюсгалтер. Почему люди так стесняются своего тела? Неужели стоит бояться того, кто ты есть? Рубашка кажется удивительно мягкой. Инга замерла на пару секунд, стараясь продлить приятные ощущения. Когда кожа привыкнет к ткани, будет уже не так. Уже не будет этого парящего ощущения свободы. Чёрная юбка-карандаш. Лодочки на шпильке. Почему офисная одежда должны так сильно сковывать движения? Неужели недостаточно того, что тебя запирают с людьми, которых ты не хочешь видеть, заставляют делать то, что ты не хочешь делать, чтобы ты стал тем, кем не хочешь быть? Неужели нужно лишить человека возможности двигаться, возможности дышать полной грудью? Видимо так.
Инга подошла к зеркалу и поморщилась.
- Уродина.
В душе она прекрасно понимала, что незаслуженно обижает себя. Она хочет жалеть себя. Прекрасная, но самокритичная - что может заставить любить себя больше?
За стеклом стояла девушка с густыми каштановыми волосами, отливающими медью и карими глазами. Радужка почти сливалась со зрачком, из-за чего взгляд становился особенно глубоким и как бы кошачьим. Как же часто эти глаза пугают её суеверную соседку...

Инга никогда не была идеальной. Тонкие губы. Пухлые бедра. Мягкие щеки. Пигментные пятна на руках. Она не была идеальной, но в то же время она была совершенна в своей неидеальности. И она знала это. Человек, который любит себя, уже победил человека, который себя ненавидит. Как часто мы ошибаемся, как часто даём слабину, просто потому, что нам помешали любить себя. Как часто мы принимаем мнение других людей за свое собственное. А ведь секрет успеха так прост. Слишком прост, чтобы понять его с первого раза.

Выйдя из дома, девушка невольно поморщилась. Лицо обдало сыростью, а микроскопические капли взъерошили волосы. Если дождь - небесные слезы, то небо непрерывно истерит уже третий день. Умные люди закутались в тёплые куртки и  уткнулись носом в тёплые воротники, согревая каждый новый вдох тёплым послевкусием предыдущего. Но Инга так не сделает. Слишком красивым, слишком ярким было лето, слишком быстро оно ушло, бросив в лицо ворохом жёлтых листьев, слишком много оно утащило с собой неизвестно куда, чтобы отдавать его без боя. И вот гордая Инга, в своём голубом пальто, в своей бежевой обуви, упорно воюет с натупающей осенью. И каждый день они с ней расходятся вничью, унося в последующие сутки взаимную ненависть.

Взгляд пропускает до боли знакомые виды, настолько осточертевшие за десять лет обучения, что даже мозг отказывается анализировать их ещё раз. Ноги сами идут по мокрому асфальту, а тело досыпает до положенных растущему организму восьми часов.

-Инн? Если бы ты хоть изредка отвечала на звонки, то смогла бы догадаться, что я растворяюсь здесь уже двадцать минут!

Истеричные нотки вытаскивают из небытия. Да, ни одна приличная девушка шестнадцати лет от роду не появляется в учебном заведееии без лучшей подруги.

- Извини, солнце. Я не слышала.

Слишком хочется спать, чтобы обижаться на ерунду. Девушки заключают друг друга в ритуальные объятия.

- Инн, у нас меньше десяти минут, двигай своими сардельками, иначе будут большие неприятности!
- Отсудись, успеем.

В последнюю минуту Инга вбегает в кабинет биологии, на ходу поправляя растрепанные волосы. Хитрый Ломоносов, умудрившийся получить место почти в каждом кабинете гимназии, ехидно посмотрел на неё, унижая своим величием даже сквозь десятилетия времени. Что смеёшься? Не всем же быть гениями. Кто-то должен составлять им контраст, быть бесцветной массой, составленной из тысяч разноцветных людей.

Стул ухватил девушку за колготки, сократив продолжительность их жизни в несколько раз. Что тут скажешь? Добро пожаловать в стены кабинета, отданого на растерзание биологическому профилю 793 гимназии!