После смерти матери Роберту не остаётся ничего другого, кроме как собрать вещи и отправиться в Лондон на поиски лучшей жизни. Ему предстоит покинуть зону комфорта и попробовать начать жить по-другому, не закрываясь от общества.
По воле судьбы молод...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
И всё же, возвращаясь к мысли об «особенных», я не могу не отметить, как, овладевая ими, их вниманием, расположением, временем, мы становимся полностью от них зависимыми. В нас просыпается сентиментальность, излишняя восприимчивость в отношении к их словам, отвратительное чувство собственничества, первые симптомы любви, основанной на принципе «если любишь — отдавай».
Любовь, такая, какая она есть, не может базироваться на необходимости взаимности, она выше этого, гораздо выше. А любовь, которую мы начинаем испытывать к «особенным» людям — выражение нашего страха потерять их, осознание их значимости в нашей жизни.
Где-то в конце ноября Николас заметил со смешком, что я не умею контактировать с обществом.
— Это не так, — возмутился я, чуть не рассыпав соль.
— Вам вместе с этой цыпочкой едва не сунули крысу в подарок. Хорошо, что у меня, в отличие от вас, есть язык.
— А вы слышали поговорку? Скромность красит человека, — ощерился я, убирая соль в шкафчик, пока не пришлось сметать её остатки с пола.
— Скромности не место в нашем времени, Роберт, — спокойно отреагировал на выпад Клиленд, неудачно протыкая курицу ножом.
— Значит, я не хочу быть частью этого времени, — холодно сказал я, наблюдая за его жалкими попытками разделать птицу.
— Даже если это так, и я не умею общаться с людьми, то что же здесь смешного? — буркнул я.
— Да, вы правы, — в миг посерьёзнел он, откладывая нож, которым вот уже как десять минут орудовал над несчастным цыплёнком, — проклятая птица, — сказал он, снова беря его в руки.
— Дайте уже мне, — не вытерпел я и грубо оттолкнул соседа в сторону, — или, по-вашему, я совсем недотёпа?
