Слепое пятно

XXI

Ночь. Другой дом

Если бы что-то можно было разглядеть в темноте, оно обязательно пролетало бы за окнами. Но не пролетало. Виднелась только дорога в клине света фар и редкие проезжающие машины. Богданов сосредоточенно молчал, включив подогрев сидений и магнитолу, в которой тут же перепрыгнул с истеричной скрипки Паганини на спокойные песенки о вечной любви и надежде на местном радио. Но Антон не слышал ничего. Он тупо смотрел на шоссе, окруженное пустой равниной и отдаленными искорками высоток. Потом — здоровался взглядом со сгорбленным силуэтом индустриальных окраин. А дальше лишь Московский проспект, неспящая артерия Питера.

Заиграла очередная песня. Мажорный мотив, женский рок — Антона сперва чуть не замутило от несоответствия внутреннему состоянию. Он нахмурился и закрыл глаза, мысленно отсчитывая пару светофоров. И почему-то именно тогда расслышал текст, полный неразрешенной ярости и страсти. Что-то там про апрель, «магниты ног в педалей даль» и «что прошло, того совсем не жаль». Заныло под ребрами слева.

— Отвезешь меня домой, — выдохнул Антон, но перед тем как завершить фразу снова набрал полные легкие воздуха, — и тогда мы все закончим. Пока ничего не началось.

«И уже осатанело ноют губы, ноет тело», — рычало радио. Горячев шмыгнул носом. Он давно успокоился, но под эту песню память его царапалась изнутри и ревела, норовя разодрать в кровь глотку за озвученный ультиматум. Богданов недолго думал и переключил поворотник с левого на правый.

Они подъехали к монохромно серому в ночи дому, на котором черным пятном зияла табличка «Набережная реки Фонтанки». Лев с трудом припарковался у дома (все занято, все свои — давно на месте), заглушил мотор, закрыл окна и попросил Антона выйти. В спины дул неприятный пронизывающий ветер с реки, от которого хотелось укрыться. Богданов, придерживая Горячева под локоть, пропустил его в дом, где просторный холл встречал уютным светом, неясным засильем мебели и спящим бурчанием консьержа под ночной эфир радио. Последний окинул взглядом Льва, поприветствовал, сказал, что тот поздно ходит и это непорядок. Богданов жил на четвертом этаже. Добрались они на лифте. Лев прятал глаза от Антона в пол, но явно не от мук совести. Его взгляд был уставшим и тяжелым, и только сейчас под ярким светом кабины Горячев увидел последствия недельной работы в форме синяков, бледности и легкого истощения.