***
Внутри Тодороки горячо, тесно и очень, очень мокро — смазка хлюпает, течет по бедрам и влажно блестит на матовой коже. Кацуки медленно двигает пальцами, и тот жадно подставляется — выгибается в спине, подаваясь назад. Царапает ногтями пол пещеры, вскидываясь, когда Кацуки почти останавливается.
Он ведет носом и глубоко вдыхает. Сладкий ягодный запах забивается в ноздри и глотку, проникает внутрь, но Кацуки не сопротивляется — наоборот, набирает полные легкие. Тодороки будто чует — протяжно стонет на выдохе, стискивая побелевшими пальцами его накидку под собой, и кончает — белыми разводами на красную ткань.
Кацуки задерживает дыхание — от запаха спермы половинчатого рот наполняется слюной, как у голодной псины. Сладко, черт возьми, слишком сладко, ему никогда такое не нравилось, почему же...
По голым лопаткам течет пот, мысли становятся тяжелыми, неповоротливыми, все чувства обостряются, а желания сводятся к одному — единственному и невозможно тупому. Ему нельзя поддаваться.
Тодороки быстро отходит, снова насаживаясь на пальцы до самой ладони — ему мало, и Кацуки знает этот голод, неутолимую жажду. В гон ему приходится ничуть не легче — иначе, но не легче.
Он считает в уме, вдыхая до пяти и выдыхая до десяти. У Тодороки на пояснице родинка — одна-единственная на все тело, маленькая и аккуратная, темная, и Кацуки впивается в нее взглядом, стараясь не смотреть на линию позвоночника и перекатывающиеся под бледной кожей мышцы.
Он множество раз видел его без одежды. До этого. Давным давно.
Один, два, три, четыре...
Вдох срывается, взгляд соскальзывает ниже, и Кацуки тяжело сглатывает вязкую слюну, добавляя третий палец. Тодороки не сопротивляется, только мычит что-то невнятное и раскрывается, шире раздвигая бедра. Его колени разъезжаются, руки подгибаются, и он утыкается лицом вперед — носом в его накидку.
Очень удобная поза, думает Кацуки, для того, чтобы удержать его, когда он будет пытаться сняться с узла. Для того, чтобы оставить на нем яркую кровавую метку и вжать мордой в жесткий пол, доказывая свое право сильнейшего. Очень просто, без всяких драк, без споров, мечей и магии. И эти мысли густые, неправильные — подчиненные инстинкту размножения, который Кацуки так не выносит.
