Идущая ко дну

Сахарная девочка

Сидя на выцвевшем от времени, грязи и ярких лучей солнца, что попадали в запыленную комнату из настолько мутного и черного от сажи и пепла окна, что казалось, будто его совершенно никогда не мыли, она устало перевела на меня взгляд своих мрачно-синих глаз, цвета Северного Ледовитого океана, и спросила:
-Ну, и чего же ты хочешь? Мы же все решили уже тогда. Нас больше нет. Есть только ты и я. Или ты снова хочешь пообсужадть то, насколько сильно я испортилась, какой стала плохой? Уже не осталось друзей, которым ты все это заливал в уши, а те молча кивали головой, соглашались с твоим нытьем совершенно не вникая в него, а после этого бессмысленного разговора шли без единой мысли домой? Ну так давай, не тяни. Я, так уж и быть, выслушаю тебя. Вся во внимании.

Ее смиренно-холодный тон и нотки иронии в голосе дали отчетливо мне понять, кого я все таки потерял. Нет, она не была плохой, не была испортившейся. Точнее, она была не хуже остальных, что были и будут до нее. Она была особенной в моей совершенно никчемной жизни. После нашего разрыва я все чаще вспоминал, как мы проводили дни и ночи напролет вместе. И сейчас, видя ее надменность лица и слыша лед голоса, я понял, что эта, сидящая передо мной женщина не так давно была маленькой девочкой.

Она любила поп-корн, точнее, любила кидать его в меня. И это был не просто поп-корн, он был с карамелью. Так, видите ли, веселей. Любила сладкую вату, а если по правде, она делала мне из нее усы и говорила, что я похож на серийного маньяка-убийцу, любила бегать вприпрыжку, любила резко останавливаться, когда мы куда-то шли или, чего хуже, опаздывали, любила обнимать меня, утыкаясь своим крохотным лицом мне в грудь. А я, дурак, отталкивал ее, затыкал, когда она смеялась, говорил, мол , повзрослей, уже давно не ребенок. Каким же я был придурком! Сначала она, конечно, обижалась, надувая щеки, потом стала прислушиваться. Сменила свой любимый ягодный блеск для губ на алую, словно языки пламени, помаду, начала подводить глаза черным, похожим на те бесконечные космические дыры, карандашом. Теперь она больше походила на дикую львицу, что ищет добычу, нежели на ласковую и добрую девочку. Она больше не бегала, а только аккуратно, по-кошачьи, выхаживала, расчитывая каждый свой шаг. Помню, купил ей сладкую вату, а она вместо ее любимой забавы выкинула ее в мусорку, достав из своей сумочки зеркало и свой жидкий огонь в тюбике для помады, видите ли, контур смазался. Я тогда не понимал весь масштаб всей катастрофы. Она больше не жила мечтами, стала жесткой реалисткой. Теперь, когда мы ложились спать, она говорила только о планах на предстоящий день. Моя солнечная девочка стала до жути расчетливой, холодной и совершенно безжалостной. В один день я пришел в нашу некогда уютную квартиру и не обнаружил ее. Тогда, схватив телефон, я стал звонить ей, но на том конце голос монотонно повторял: «Аппарат абонента выключен или находится все зоны действия сети». Вне зоны доступа были и ее чувства, когда, спустя неделю, мы встретились соверншенно случайно в ее нелюбимой кофейне. Стены там были неуютно черные, словно закопченные сажей, столы грязные и громоздкие, а стулья напоминали диковенные сидушки от мотобайков, нежели предмет мебели. Неужели она полюбила такое? Моя сахарная девочка, что и эспрессо-то и не любила, а пила только горячий шоколад или какой-нибудь латте с пенкой, сейчас, прямо передо мной сидит, и бодро пьет его, видимо без сахара и молока. В ее глазах уже тогда не было сожаления или тоски. Она стала цинковой, ничего не чувствовала, а может просто не хотела чувствовать. Я был готов упать возле нее на колени и вымаливать прощения за все. За то, что сделал с ней, за то, что она бросила меня помирать на этом леденящем покрывале скучной взрослой жизни. За то, что я убил ту, которую когда-то полюбил. Но она бы этого не оценила. Она встала, подошла к моему столу и со шлепком, от котого даже бариста подпрыгнул от испуга, положила салфетку, на котороый были написанны адрес и время. Я не мог не прийти. Не мог упустить возможность увидеть ее еще раз.

И вот сейчас я сижу перед ней, вроде бы прилично одет, но чувствую себя совершенно нагим. В голове только мысли о том, что сейчас меня будут отчитывать как школьника, которых хотел сбежать с уроков, но был пойман и приведен в кабинет директора. Но нет, она не станет отчитывать, она не произнесет даже слова. Выжидает, когда я начну говорить. И я начал:
-Прости меня. Дурак я.
-Хватит мурлыкать как кот. И ды, ты не дурак. Ты придурок. И да, прощать я никого ни за что не собираюсь. Это все, что ты хотел сказать? А по твоему виду и не скажешь. Приперся, в рубашке, брюках. А фрак и бабочку ты, извини меня, где потерял, аристократ? К чему весь этот маскарад, если я видела тебя в старых шортах и задрипанной майке, на которой пятен больше, чем чистой ткани? Так что же ты еще хотел? Если бы только извиниться, сделал бы это там, а не сидел и взглядом сверлил.
-Я тебе мишку купил. И вату. Клубничную. И блеск. Малиновый. Возьми. Прошу.
-Зачет мы принес мне это барахло? Мишку? Я, что, по-твоему, пятилетняя девочка? Вату? Извини, не ем сладкое, привыкла следить за фигурой. Блеск? Он мне не нужен, Или ты просто принес похвастаться, мол у младшей сестренки отобрал? Будешь выходить, закинь все это в мусоропровод. И так дома разного мусора навалом.
-А ты изменилась. Сильно. Где моя солнечная девочка, что делала мне самые вкусные завтраки? Та, что будила поцелуем в нос. Та, что гладила по голове, приговаривая, что все будет хорошо. Та, что мечтала о крепкой семье и двоих детях: мальчике и девочке? Где та, что жила мечтами? Где та, которую я полюбил?
-Ты разве не помнишь, дорогой мой ? Ты сам от нее избавился. «Повзрослей уже. Пора. Ты не маленькая девочка!» это ведь твои слова. А что теперь, что-то не нравится? Где та, что бла-бла-бла. Скучно! Если ты планируешь продолжать заливать эти розовые сопли в мои уши, то свали по-хорошему. Не до этого мне. Еще я нытье чужое не слушала. Своих дел по самые уши.
-Я сожалею. Знаешь, ты забыла у меня кое-что. То, что когда-то было важно для тебя.
-Наша фотография? Ты сейчас серьезно? Ты себя маленькой школьницей не чувствуешь? Отправь ее туда же, куда я попросила отправить мишку и вату и всю эту несуразицу. Мне этого не нужно. Нет больше нас. Нет! И не будет. Забудь все то, что нас связывало. Просто забудь. И дорогу сюда забудь. И номер мой. И то, как я выгляжу. И то, как меня зовут. И то,
что ты со мной сделал. Просто забудь! Без всяких там «прости меня» и всего этого!

И знаете что? Я и вправду забыл. Забыл ее, забыл то, как она стала выглядеть. Забыл дорогу до ее дома, забыл номер, забыл ее колючий голос. Но ту сахарную девочку, которую я когда-то полюбил всем сердцем я не забуду никогда.