то, что не убивает, хотя бы калечит|фарадепо

XI

шатохин лезет с объятьями и поцелуями куда попало, совершенно забывая про холод на балконе. а глеб наигранно вздыхает будто от усталости, приобнимает старшего и дает ему затянуться, ведь тот выронил свою сигарету.

— тебе нехолодно? — выкидывает скуренный бычок в окно и выжидающе смотрит на шатохина.

— холодно — артем смеется, а глеб тоже не может сдержать улыбку, глядя на этого милого мальчишку.

голубину казалось, что что-то не так, будто он делает что-то неправильное, а артем просто наслаждался моментом, когда у них все хорошо.

шатохин улыбался искренне, как ребенок, хотя было ужасно больно, и даже не ментально. все таки только он мог знать всю тяжесть второй стороны их отношений.

они уже давно должны были разъехаться, но привязанность была слишком сильной, чтобы просто отпустить друг друга, поэтому они решили пока попробовать снова решить их проблему.

— ну что? — блондин поправил кофту, которая слегка спасала от холода, когда шатохин стоял перед открытым окном в какой-то легкой футболке, — идем в квартиру?

— нет, мне и тут нравится — артем шмыгает носом и жмется ближе к другу, стараясь тоже согреться.

— ты идиот? я вижу, как ты дрожишь, — глеб снимает кофту и накидывает на плечи шатохина, не смотря на то, что тот против.

— ну и что? заболею и заболею, разве тут не классно? — артем говорил как совсем маленький и наивный мальчик.

— я не хочу тебя лечить.

глеб заглядывает старшему в глаза, улыбается и тянет его за руку домой, а у шатохина нет сил и желания сопротивляться действиям зеленоглазого.

***

только что была описана только хорошая сторона их-уже законченных-отношений: наивность, нежность, любовь, которые проявлялись лишь иногда. после той ссоры лучше не стало, но зато оба снова надели розовые очки и напрочь отказывались принимать истину. глеб все так же уходил из дома на недели, но теперь возвращался с подарками, все так же употреблял, но о том, что берет дозы у шатохина не говорил, все так же изменял, но теперь просто чаще говорил о любви, но не только артему. а еще у голубина все чаще пропадала здравость, а у старшего так и не появилась решимость. точнее, она у него всегда была, но перед зеленоглазым он был бессилен. он знал обо всем, что делает глеб, но продолжал молчать.

– блять, блять, блять, блять – неразборчиво тараторил шатохин, держась руками за нос и челюсть и не открывая глаза. не хотелось видеть человека перед собой и не хотелось смотреть в глаза тому, кто только что в очередной раз разбил ему лицо, – сука, пиздец нахуй – артем спустился на пол, шипя от боли и едва ли не плача, ведь удар в нос был сильнее всех остальных настолько, что в глазах потемнело.

голубин подавил желание пнуть спустившуюся вниз фигуру и отошел к стене, наблюдая за тем, как артем уже багровыми рукавами кофты вытирает вытекающую из разбитых губ и носа алую жидкость. даже было непонятно, из-за чего такой гнев - или вколол лишнего, или просто заебался от постоянного нытья старшего по поводу уходов из дома. стараясь не думать о причинах, голубин повторно замахивается и попадает по уже пострадавшей скуле, на которой к утру уже появится синяк. младший буквально задыхается от беспричинной злости на старшего, но не смотря на это, он садится на корточки рядом с артемом и треплет его волосы, как иногда делал в здравом уме и с некой любовью, из-за чего шатохину становится ещё больнее и обиднее, ведь ему уже надоело жить подобной двойной жизнью.

– отъебись – старший отталкивает глеба и, слегка шатаясь, встает – что снова не так? чем я заслужил это? – от криков челюсть заболела ещё сильнее, из-за чего на щеках появилась новая дорожка из слез, но сейчас артем игнорирует это. игнорирует и действия младшего - его извинения, попытки помощи и слова о том, что он неспециально, – ты меня пиздец как заебал, каждый день какой-то новый доеб! – шатохин хватается за живот и едва держится на ногах - вчерашний удар ногой под ребра оказался сильнее, чем выглядел.

артем выходит на балкон и закуривает сигарету обязательно из своей пачки, потому что чужую брать уже страшно. и вот он снова убеждается, что даже сломанные ребра не сравнятся с болезненным чувством внутри.