Вселенная бесконечна (я думал мы тоже)

18.

    Кенма прекрасно понимал, что у Куроо осталось немного времени.

      Это было написано во всех его чертах, было слышно из монитора, где показан дряблый ритм сердца, который становился всё слабее с каждым днём. Теперь в палате была лишь тень от человека, которого Козуме знал все эти годы. Тень, что погасила свет. Его лёгкая улыбка превратилась в ничто, и это беспрестанно ломало сердце Кенмы день ото дня.

      Но Куроо всё ещё не говорил этих трёх слов, тех, о которых напоминал себе каждый раз, когда просыпался. Как долго он не скажет их, так долго у них будет шанс. Что-то внутри Кенмы подсказывало ему, что скоро он не сможет так думать. Но он старался игнорировать это предчувствие.

      Козуме сидел на краю койки Тецуро и просто смотрел на него. Как он вдыхает и выдыхает, и как каждое движение приносит ему намного больше боли, чем раньше. Это было понятно по тому, как Куроо сводит брови, когда резко просыпается. Именно по эти признакам Кенма научился читать его - никаких эмоций на лице больше не было.

      На глаза всегда наворачивались слёзы от мысли, через что проходит соулмейт Кенмы, что он чувствует. Куроо один был окружён болью, а Козуме не мог ничем помочь. Это было неправильно. Никто не знал, что делать. Снова чувство беспомощности. Становится невыносимо трудно нести это бремя. Неважно, что Кенма сказал, неважно, что сделал, он не мог поправить ситуацию ни на грамм. Он бесполезен. Однако, всё ещё нельзя было сказать, что он лишён надежды.

— Куро, — позвал его Козуме. Одна частичка его не знала, зачем он это делает, а другая считала, что должна его позвать. Куроо хмыкнул, не поднимая век. Это было первым знаком, что всё ещё хуже, чем могло бы быть, чем хотелось бы признавать.

— Куро? — звучит снова.

      Ничего.

      Звуки монитора с кардиограммой - всё, на чём Кенма пытался сфокусироваться. Напоминание, что Куроо ещё не ушёл, всё ещё в зоне досягаемости. Он до сих пор здесь. Значит, Козуме ещё не один.

      Казалось, прошла вечность, но Тецуро заговорил. Голос был хрупким и дрожащим, как затерявшаяся в буре птица.

— Кенма, — Козуме вскакивает на ноги и садится сбоку койки на колени. Берёт руку Куроо, показывая своё присутствие.

— Я здесь, милый. Что такое?

— Кенма, больно, — и ох, как же тогда разбилось сердце Кенмы.