Грустные города

восемь

Руслан,

Это было хорошее утро. Хорошее, потому что напрочь лишённое какой-либо неловкости.

Я ожидала, что после пробуждения ты сделаешь все, чтобы поскорее выставить меня из своей квартиры и отправить домой с обещаниями позвонить. И, конечно же, больше никогда не набирать мой номер. Знаешь, я была готова к этому.

Чего ещё ожидать от свободного художника? Лёгкости, скоротечности событий, отсутсвия обещаний и какой-либо ответственности. Впервые проснувшись на твоём диване, я рассчитывала лишь на утренний кофе.

Утренний кофе растянулся на семь месяцев.

Удивительное несовпадение ожиданий с реальностью. Невероятно приятное несовпадение.

Итак, ты не выпроводил меня на утренний мороз. Даже не намекнул, что мне хорошо бы собраться и уйти.

Ты приготовил завтрак. Опять сгоревший омлет, вполне сносные тосты с вареньем и несколько кружек кофе. Тогда я ещё не знала, что тем утром ты приготовил свой последний завтрак. В следующие семь месяцев эта святая обязанность лежала на моих плечах.

Мы пили кофе из турки, которая прямо сейчас стоит напротив меня, и говорили. Опять говорили обо всей этой высокой и заумной ерунде, о женской инициации (как забавно), о том, что в нашем родном городе театр вроде Гоголь-центра никогда бы не прижился.

Да, в то время мне казалось, что чем сложнее и непонятнее перформанс, тем он талантливее. С возрастом начинаешь видеть красоту в простом. Хотя в этом, во многом, есть и твоя заслуга...

Об этом позже.

— И слава богу, что у нас нет такого театра, — выдал ты, откидываясь на спинку скрипучего стула, — мой хороший друг, Женечка Веселов, в нашем городском спектакль поставил. Премьера была на выходных. Там все в лучших традициях: отсылки, интертексты, скрытые послания... Женечка, конечно, хороший друг, но вот вся эта театральная история — это что-то совершенно бездарное.

Так смешно. Я была на премьере, а потом ехала в маршрутке и полчаса старалась не дышать, чтобы не разреветься у всех на глазах. Для меня увиденное стало откровением. Чем-то невероятным, чем-то, что казалось невозможным в условиях нашего захолустья, где в театр-то толком никто не ходил.

— Господи! — воскликнула я. — Евгений Веселов — твой друг? Ты шутишь сейчас? Я хотела подойти к нему после спектакля и сказать, насколько впечатлена, но не решилась...

Ты измерил меня чуть разочарованным взглядом и только бросил:

— Понятно...

Вечером того же дня мы уже стояли на лестничной клетке у двери Женечкиной квартиры. 

Я была в шоке. В шоке от такого, с какой скоростью и лёгкостью ты решил представить меня своим друзьям. От того, что мне, простой мне, которой ещё пару дней назад не светило ничего лучше прозябания пустой галерее, предстояло встретиться с творческой «элитой» нашего города.

Я была так счастлива. Напугана и счастлива от того, как быстро и прекрасно все складывается. Словно Бог услышал все мои молитвы и решил сделать их реальностью в один день.

Но если бы Бог дал мне хоть крошечный намёк на то, во что обернешься ты, наши отношения, люди, которые в тот момент были лишь незнакомцами за дверью, а не осколками стекла под моей кожей — я бы ушла.

Я бы ушла и больше никогда не вспоминала твоего имени.

Но тем вечером я радостно вошла в гостеприимно открытую Женечкой дверью.