Soundtrack — Bond «Libertango (Astor Piazzolla cover)
— Ты опоздала.
От звука его голоса она едва заметно вздрогнула. Во рту пересохло, руки била предательская дрожь, но, к счастью, он не мог этого разглядеть: в комнате было слишком темно.
— Я знаю, прости. Меня задержали, — как можно спокойней попыталась сказать она, но все же не смогла скрыть волнение.
Он это заметил. Конечно, заметил и подошёл к ней так, что теперь она видела его обеспокоенное лицо в тусклом лунном свете, пробивающемся сквозь окно.
— Что-то случилось? — его рука взметнулась и почти неощутимо коснулась её щеки.
Девушка едва сдержалась, чтобы не заплакать. Сделала шаг назад, в темноту комнаты, и проглотила неприятный комок, застрявший в горле.
— Я... Поссорилась с Джинни.
Прозвучало не совсем убедительно, но, казалось, он поверил, и его тело заметно расслабилось.
— Что бы там ни было, ты же знаешь, что завтра вы с этой вздорной девчонкой помиритесь?
Завтра. Какое ужасное слово, особенно когда понимаешь, что его может не быть.
Она взглянула на него. Внешне он был невозмутим, и со стороны могло показаться, что он не испытывает абсолютно никаких эмоций, но она видела это в его глазах, видела то, что заставляло её сердце биться сильнее, то, что сводило с ума, то, что она разглядела не сразу, но когда разглядела, окончательно пропала.
Чувства.
И, когда он мягко притянул её к себе, прикоснулся губами к её лицу, она поняла, что... Нет, не сможет. Не сможет!
В этот момент дверь в комнату резко открылась, кто-то вошёл, и всё пространство озарила яркая вспышка...
— Не-е-е-т!
Гермиона проснулась от собственного душераздирающего крика. Её колотила дрожь, на лбу выступила испарина, а дыхание никак не хотело успокаиваться. Свесив ноги с кровати, она встала, торопливо подошла к окну и, распахнув его настежь, стала жадно глотать ртом свежий воздух.
Пребывая в глубоком потрясении из-за сна, Гермиона никак не могла собраться с мыслями: всё прочее затмевали эмоции. Было такое ощущение, что она только что испытала все муки ада, а теперь пожинает плоды этих пыток. Чувствовала она себя гадко, до отвращения паршиво: в груди царило мерзкое, совсем непонятное отчаяние, но сильнее всего давала о себе знать острая душевная боль. Удивительно: это был обычный сон, но настолько яркий и живой, что Гермиона никогда не пожелала бы увидеть его вновь, особенно сейчас, когда всё, пережитое ею, до сих пор было здесь, внутри неё.
