С отметкой Продано |18+

Глава 14

Уильям Бенджамин Блейк

Когда мне было шесть, к нам в приют впервые за все время на Рождество приехал Фазер Кристмас – английский аналог Санта Клауса. Всех детишек собрали в главном зале у большого камина, вручили по кружке дымящегося горячего шоколада и устроили праздник. Смех, веселые истории заполняли собой мрачные стены Strawberry Field, чужеродно нарушая обстановку идиллией. Я был совсем мальчишкой, верящим в сказки и привидений, наслушавшись рассказов старших ребят о том, что у нас в кладовке живет душа погибшей девочки, которую во время игры в прятки там никто не отыскал.

Помню как сейчас: я во все глаза смотрел на искусственную белую кучерявую бороду, свято веря, что она настоящая. Слушал рассказы о северных оленях и традициях праздника, мысленно загадывая лишь одно желание: я хочу семью. Когда уже всех отправляли спать, я тайком сбежал от воспитателей, пробрался в гостиную и, застав странного волшебника, передал записку, написанную детским почерком с ошибками.

Костюмированный актер умилился, потрепал меня по голове и подарил разноцветную карамель, со словами:

— Все твои мечты исполнятся, как только ты съешь леденец.

И я поверил. Всю ночь грыз сладко-приторную конфету, повторяя про себя лишь одно слово, как мантру – семья, семья, семья...

Мне было шесть, и я искренне верил, что на утро мама с папой отыщут меня. Заберут с собой и больше никакого темного подвала в наказание, никакого ремня, синяков и голода.

С того самого момента я терпеть не могу сладкое. Оно напоминает мне о том, что я был слабым маленьким ребенком, верящим в чудо. Я надеялся на спасение, но правда этого мира в том, что его нет. Как нет справедливости, честности, искренности и доверия.

Я стоял босиком на балконе, провожая взглядом крупные снежинки. Метель вовсю заметала Чикаго, напоминая, что сейчас, двенадцатого декабря, она полноправная владелица и госпожа. Мне не было холодно, тоскливо или одиноко – к этому уже выработался иммунитет. Стакан с виски тяжелил руку.

Тесса назвала меня эгоистом, любящим только себя. В одном, может, она и была права: я не впускал в свою жизнь людей, потому что боялся их. 

Как и ее.

Я боялся Оливер. Искренне остерегался ее темперамента и улыбки. Этот поцелуй, этот ее карамельный привкус на губах – неизвестный яд, который при употреблении в небольших дозах вызывает привыкание. Мы были знакомы всего две недели, всего четырнадцать дней, а я уже знаю про нее больше, чем про всех остальных людей в моей жизни.