За кадром

Шесть пинт

Тишина затянулась на ненормально долгое время. Ну, как тишина. Грохот работающей машины, гудение труб и щёлканье бог весть каким образом включённого кинопроектора, утроенные эхом глухих коридоров. Однако все эти звуки какой-то непостижимой силой сливались в один монотонный шум, который ко всему прочему ещё и отходил на второй план, застилаемый гулкими ударами девичьего сердца о скрытые сетью кровеносных сосудов прутья грудной клетки.

Зелёные глаза как-то неестественно потемнели то ли от тени, которую давали доски, намертво приколоченные к косякам дверного проёма, то ли от вязкого, словно чернила, и такого же чёрного ужаса, медленно перерастающего в панику. Тело грозилось не справиться с такой нагрузкой на нервную систему и осесть по стеночке на устланный 30-летним слоем пыли дощатый пол.

То, что видела перед собой Элеонора, не поддавалось никакой логике. Как-то объяснить происходящее не представлялось возможным просто потому, что это не могло происходить. Не могло, и всё. Это нереально. Нереально. Этого не может быть. Надо закрыть глаза. Может, если ты закроешь их достаточно сильно, это видение сольётся с чернотой твоих век и растворится вместе с неизвестно откуда взявшимися досками. Хотя на доски, как ни странно, сейчас была самая большая надежда.

На Элеонору смотрели чернила. Огромный, держащийся на двух хрупких отростках сгусток чёрной массы, постоянно находящийся в движении из-за стекания воняющей спиртом и сыростью жижи с верха этого нечто в образовавшуюся под ним огромную лужу. Сквозь доски мало что можно было разглядеть, но женщина глубоко в душе даже была рада этому. Наверняка после этих событий ей будут сниться кошмары, так пускай они хотя бы будут менее реалистичными, чем те, которые приходили бы к ней, если бы она увидела это существо целиком.

И вдруг женщина почувствовала эмоциональный удар под дых. Страх, наконец, занял свою позицию в миндалевидном теле её мозга, начав с упоением распускать свои корни по всему её организму. Первыми сдались лёгкие - дыхание Элеоноры едва не остановилось. Затем повиновалось сердце, по приказу мозга забившееся слишком уж медленно для такой молодой женщины. Потом задрожали руки, в желудке зародилась тошнота, колени перестали сгибаться, а стопы вдруг начали тонуть в полу из-за спущенной на них ватности. Захотелось присесть. Может, так и сделать?

Все эти размышления, изменения и химические преобразования внутри Элеоноры длились от силы секунд пять. После прошествия этого времени её всю уже колотила крупная дрожь. Горло сдавило отсутствием воздуха. Хотелось издать хоть какой-нибудь звук, хотя бы писк, чтобы понять, что она всё ещё жива. Но ничего не выходило.