Pebbles in the bottle

Шибари Такаши|Харучиё

- Не спеши, Такаши, - Мицуя и впрямь, едва ли не дрожит от нетерпения, одежду скидывает в пару движений, и остаётся перед ним абсолютно нагим. Быть рядом с Харучиё вот таким - полностью открытым - возбуждает. Кровь бежит по венам быстрее, волоски поднимаются на руках и потеют ладони.

Харучиё же спокоен донельзя. Подготавливает всё необходимое, мурлыкая песенку под нос. Верёвки, несколько мотков. Мицуе нравится то, что он выбирает обычные джутовые. Такаши считает сверхпопулярные красные позёрством. В некоторых вещах лучший выбор - классика. Ножницы и аптечка. Они проводят не первый сеанс, и за всё это время не случалось ничего из ряда вон выходящего, но Акаши всегда твердит ему - безопасность прежде всего. Мицуя не спорит - его предыдущий партнёр не был так внимателен и едва не повредил ему нерв. Халат - мягкий, теплый, уютный. Когда сессия окончится, Харучиё обернёт в него Такаши, частично снимая возбуждающий эффект после освобождения от верёвок. Вода - сегодня они не планируют долгую обвязку, но Мицуя водохлёб и бутылочка всегда рядом с ним. Немного фруктов - опять-таки, чтобы восполнить потраченные калории. Шибари кажется чем-то простым и не сильно напряжным, но уровень концентрации мастера - огромен. Каждый узел - проверяется, каждая новая оплетённая часть удостаивается максимального внимания.

- Комфортно? - спрашивает Харучиё раз за разом. Такаши красивый. Узор из специально, самостоятельно подготовленной Харучиё тонкой верёвки лежит на нём ровно, руки, сложенные за спиной в молитвенном жесте, будто просят не останавливаться, его неприкрытое желание немного усложняет работу. Приходится старательно избегать напряжённого органа. Такое не впервые, но с Такаши это ощущается иначе. Харучиё не реагирует, если перед ним на коленях стоит красивая девушка, между ног которой он аккуратно, не задевая набухшие и увлажнившиеся губы, продевает длинные концы жгута, ему всё равно, если парень, попросивший о сессии неожиданно кончит в процессе. Люди приходят к нему за этим - почувствовать максимальную степень несвободы, почувствовать себя беспомощными, почувствовать себя в его власти - только он может освободить от созданных им же узлов, почувствовать себя абсолютно слабыми и уязвимыми. А после разом заново ощутить, какой же это кайф - владеть своим телом. Шевелить пальчиками на ногах. Вдыхать - и чувствовать как далеко расходятся рёбра. Как руки могут оглаживать и растирать места, на которых всё ещё видны следы. И как окутывает заботой Харучиё - приговаривая мягкие, успокаивающие слова.

Но только Такаши достаётся чуть больше внимания. Лишь с ним приходится собирать всего себя в кучу, чтобы не прикасаться постоянно к этой тонкой коже, не взъерошивать жёсткий ёжик, не хватать любовно ртом обездвиженные стопы. Линия за линией Харучиё покрывает тело Мицуи причудливым орнаментом, узел за узлом укрепляет их связь, предвкушая, словно сам себе заворачивая подарок. Но когда раздаётся тихий стон, он всё же не выдерживает. Вздёргивает Такаши повыше, опускается вниз - не совсем удобно, но доступ открыт, любуется красивым стоячим членом и дразнится, дыша совсем рядом, щекоча горячим воздухом чувствительную кожу.

- Х-харууу, - Такаши ждал, Такаши хотел этого, Такаши не терпится. Но Харучиё обманывает, совладав с поспешным импульсом. Встаёт с колен, чтобы добавить ещё несколько заключительных штрихов, делающих произведение искусства под названием Такаши Мицуя совершенным. И только после этого погружает его в горячий рот, быстрыми, точными движениями приводя на грань.
- Как ты хочешь, Такаши? - сегодня он даёт ему право выбора. Когда ты не можешь и пальцем пошевелить, сложно порой отпустить всё, что мешает разрядке. Но, ощутив её вот так, абсолютно беспомощным...
- Хочу сейчас, Хару, - и Харучиё помогает себе рукой, так, чтобы движение стало непрерывным, перетекало одно в другое, а у Такаши глаза закатываются, и верёвки сильнее впиваются в рёбра, и в миг, когда язык в очередной раз мажет по головке, ему кажется, будто он парит над всей этой жизненной суетой, что настоящая свобода - здесь и сейчас, в этих умело созданных ограничениях и сладком, жадном, дарящем наслаждение рте Харучиё.

Тело обмякает и Харучиё спешит опустить его, быстро, со знанием дела распускает узлы, обтирает счастливого, с безмятежной улыбкой виснущего на его руках Мицую и чмокает в лоб:
- С днём рождения, Такаши.