Подонок в моей постели || E & V

глава 14

В горле неприятно пересохло от стонов и дыхания. Проходит пара минут прежде чем я
могу отдышаться и понять, что Егор не заботится обо мне так, как заботился раньше, когда
мы уснули вместе. Теперь, после того, как мы занимались сексом, он отклоняется от меня,
сознательно не позволяя нашим телам соприкасаться.
Ну, хорошо. Поскольку, он задолжал мне парочку ответов. Это немного задевает, но
часть меня рада тому, что не придётся отталкивать его, прежде чем я обвиню его в том, что
он не сообщил мне, кем являлся всё это время. Объятья в этом разговоре не уместны, но
объяснения не избежать. По крайней мере, я не соврала о себе. Мои секреты не смогут
повлиять на его жизнь, если выйдут наружу.
Я делаю глубокий вдох.
— Ты знала всё это время, не так ли? — голос Егора звучит ровно, как будто он
подавляет тонну гнева.
Так вот почему он зол? Я думала, причина в том, что он не знал, приду ли я, и начал
злиться из-за необходимости ждать.
Я сажусь лицом к нему.
— Знала что? Что ты солист известной группы? Нет. Не знала. И пошёл ты нахрен за то,
что не сказал мне.
— Не знала? — его голос становится спокойнее. Он, наконец, поворачивается, чтобы
посмотреть на меня. — Ха. Я забираю назад все поганые мысли о тебе, которые у меня были.
Я укрываю свое обнаженное тело уголком одеяла, даря себе чувство безопасности.
— Ты думал плохо обо мне, и всё же…
— Трахнул тебя? Да. — Он ухмыляется моему неверию. — Ты выглядишь довольно
шокированной для той, кто только что умоляла меня трахнуть пальцем её задницу.
Румянец опаляет моё лицо.
— Не отходи от темы. Ты должен был сказать мне, кем являешься.
— Зачем?
— Люди заслуживают знать правду.
— Я никогда не говорил, что был кем-то другим, но меня радует, что ты не
притворялась. — Он невыносимо спокоен.
Теперь мяч на моей стороне.
— Конечно, я не притворялась! Да что с тобой не так? Ты дал мне ключ от этой
комнаты, делал всё это с моим телом несмотря на то, что сердился на меня?
Он усмехается.
— То, что я был раздражен, не значит, что я не хотел тебя трахнуть.
Боже, это горячо.
— На самом деле… — Он проводит двумя пальцами по моему бедру. — Нам нужно это повторить, теперь, когда я поостыл. Всё будет совершенно по-другому.
Я не соглашаюсь, но колеблюсь и плотно скрещиваю руки. Как он может переключаться
так быстро? Потому что его чувства не так глубоки? Потому что ему всё равно?
Егор вздыхает и уходит в ванную, закрывая дверь за собой. Я вспоминаю время,
которое мы провели вместе. Он прав. Он о многом умолчал, но никогда напрямую не лгал
мне.
Да у меня и своих тайн хватает.
Возможно, мне не нужно ничего, кроме того, что мы сделали. Тьфу, насколько же все
это запуталось? Он только что признал, что по сути для него это был перепихон из
ненависти, а я захотела большего?
Я заворачиваюсь в одеяло и замечаю его гитару в углу комнаты Гитара. Я чувствую мягкость роскошного ковра под ногами, когда подхожу к
инструменту, стоящему возле стула. Вероятно, Егор написал песню обо мне именно на
этой гитаре.
Дверь ванной открывается в тот момент, когда я беру гитару и устраиваюсь на стуле.
— Что ты делаешь?
Пожимаю одним плечом и начинаю играть, перебирая тональности и чувствуя ноты,
придумывая небольшой переход в ре миноре. Так странно играть на горизонтальном
инструменте, а не на вертикальном, как мой. Ощущение такое, словно весь мой
музыкальный мир опрокинут на бок, но между гитарой и виолончелью есть много общего.
Егор откашливается.
— Ты знаешь, у меня имеется другой инструмент, который я мог бы дать в твоё
распоряжение, если хочешь занять руки.
Закатываю глаза и продолжаю играть. Возможно, он собственнически относится к
своей гитаре, но после того, что только что произошло в постели, мне положено хоть каплю
контроля. Он обнажает мою душу, по крайней мере, какую-то её часть. Я не знаю, кто я, черт
возьми, такая, когда я с ним, но музыка помогает мне почувствовать себя самой собой. Егор успокаивается, садясь на кровать, до этого его поза была слегка напряжённой,
будто он ожидал, что я разобью гитару вместо того, чтобы сыграть на ней.
— Получилось лучше, чем я думал. Для виолончелистки.
Это должно было стать оскорблением, но он так мило это произносит, словно чтит
нашу связь, а не пытается высмеять её.
— Спасибо.
— Ты много на чём играешь?
Я качаю головой.
— На виолончели и скрипке, немного на контрабасе. Ещё неплохо на фортепиано. Ты
играешь на чём-нибудь, кроме гитары?
— Немного на фортепиано, но начинал я на ударных. Я учился игре на барабанной
установке. Не смей шутить про барабаны. Они стояли у моего дяди в подвале, и я бежал туда
каждый раз, когда мы приходили в гости. Дядя начал давать мне уроки, вероятно, потому что
устал слушать моё громкое бренчание. — На лице Егора витает рассеянная улыбка, а
взгляд устремлён вдаль. — Это действительно раскрыло меня музыкально, дало мне
основные принципы и показало различные виды музыки, которую я сочиняю.
— Я не смогла бы пошутить ни об одном музыкальном инструменте. Ну, возможно, о
треугольнике. Твоя музыка удивительная, Егор.
— Спасибо. — Он опускает взгляд на ковёр, снова закрываясь.
— Нет, я серьёзно. Я не знала, кем ты был, но, когда нашла, то прослушала все твои
альбомы. — Как же хорошо выговориться. Часть меня была разочарована тем, что, узнав
правду о нём, я поняла, что не смогу сказать ему, насколько она мне нравится.
Егор прикусывает губу, показывая, что его по-настоящему волнует, что я думаю о его
страсти и его творческом выражении. Его музыка означает для него весь мир, и это
отражается в его глазах, но потом небрежная усмешка скрывает её.
— Тебе понравилась моя музыка? Даже при том, что у нас не было фаготов?
— Очень понравилась. Богатая, сложная, красивая. Я могла бы выразить своё мнение по
поводу твоей хроматики или тактовых размеров, но в действительности мне нравится, то,
что она заставляет меня чувствовать.
Это словно иметь часть тебя со мной, когда мы далеко друг от друга.
Помнит ли он наш разговор о том, что придаёт музыке значение?
— Если бы более современная музыка была похожей на твою, я была бы неистовой
поклонницей.
Его молчание затягивается.
Чувствую неловкость и снова пытаюсь его разговорить.
— У меня было, своего рода, одинокое детство, переполненное ожиданиями моего отца.
Музыка дала мне способ взлететь, несмотря на время его целей для меня. В песне я могла
улететь на несколько минут за раз. Классическая музыка показала мне свободу, но и твоя
музыка тоже это делает.
Он снова прикусывает губу.
— Музыка спасла мою жизнь.
— Правда?
Он кивает.
— Там, где я рос, было плохо. Мы бедствовали. Думаю, что, если бы я не
сосредоточился на музыке, как я это сделал, всё закончилось бы передозировкой или
арестом, как для многих из моих друзей.
Наши жизни так отличаются. Удивительно, что настолько разные люди могли
соединиться, но вина течёт по моим венам. Моя жизнь была такой лёгкой по сравнению с
его.
— Прекрати.
Я хмурюсь.
— Прекратить что?
Он скрещивает руки.
— Ты делаешь это снова, ты думаешь, что ты — плохой человек.
— Как ты…
— Кто был с тобой на концерте?
— Почему тебя это волнует? — внезапная волна смущения накатывает на меня. Что-то
заставляет меня хотеть, чтобы он ревновал, даже при том, что я не должна насмехаться над
ним — или собой — таким образом. Нет никаких причин, по которым я могу нравится ему
больше, чем просто для случайного секса. Так ведь?
Он откидывается назад на руки, демонстрируя упругий пресс.
— Кто сказал, что это меня волнует?
Пожимаю плечами.
— Ты спросил, так, будто это должно иметь значение.
— Забудь. — Но что-то проскакивает между нами, будто потрескивающее
электричество, и он никогда не вспомнил бы Сашу, если бы ему не было интересно.
Он лжёт. Лжёт, потому что его это волнует, и я хочу прокручивать это чувство и улыбку
в течение многих дней.
Егор встаёт передо мной и протягивает руку.
— Дай мне гитару.
Передаю, счастливая от того, что получу приватное шоу от моего любимого музыканта.
— Ты сыграешь на ней?
Он ставит гитару и берёт мою руку.
— Нет. Я сыграю на тебе.
На этот раз я принимаю его предложение, позволяя одеялу упасть, когда встаю. Я
просила его, чтобы он делал со мной много чего, но вопрос, прожигающий мои мысли,
заставляет смутиться. Я не должна спрашивать, потому что это не имеет значения — не
должно иметь — но не могу помешать словам покинуть мой рот.
— Я действительно испортила тебя, как в песне, которую ты спел сегодня вечером? —
мысль о том, что я причинила ему вред, так или иначе, даже непреднамеренно, вызывает
нехорошее ощущение.
— Не запятнала и не искалечила. — Он закрывает глаза и выдыхает свои следующие
слова возле моих губ. — Но ты перевернула мой мир.
Его губы задевают мои, мягкий и сладкий, нежный поцелуй со вкусом сахарной ваты,
который разжигает волну желания и заставляет меня жаждать большего.
— Когда я увидел тебя в зале, то возненавидел за ложь и притворство. Подумал, что ты
была поклонницей всё это время, и что кайфовала от моего невежества. — Он сжал мою
челюсть, когда я попыталась заговорить. — Теперь я знаю, что ты действительно понятия не
имела, кем я был. Но ты была там сегодня вечером, напоминала влажную мечту и сидела с
каким-то придурком. А мне хотелось остановить всё и разоблачить тебя, остаться с тобой
наедине и узнать всю правду.
Слушая это, я не могу дышать, не могу думать, слишком сосредоточившись на нём.
Егор прижимает меня ближе.
— Я не знал, возненавидеть тебя или трахнуть. Но, кажется, проделал и то, и другое. Но
теперь ты здесь снова, и ты — тот человек, о котором я думал, та женщина, для которой я
написал песню. Сегодняшняя ночь кажется одной из самых долгих ночей в моей жизни.
Мое сердце бешено бьется от его слов, но они ведут на опасно эмоциональную
территорию, поэтому я отклоняюсь от него, отодвигаясь назад.
— А когда ты потянул меня в свою раздевалку?
Его член немедленно становится твёрже, набухая между нами.
— Тебе повезло, что я позволил тебе уехать. Я хотел сделать столько грязного с тобой в
той комнате. — Его глаза темнеют, но руки ласкают мои бёдра, даря бархатные
прикосновения, посылающие дрожь по моей коже.
Я наклоняюсь близко к его уху и шепчу:
— Я позволила бы тебе сделать со мной всё это.
— Ты всё ещё можешь. — Одним быстрым движением он поднимает меня и бросает на
кровать. Опускается сверху и нападает на мой рот, в то же время проникая между моими
ногами, раздвигает их бёдрами, и я позволяю ему сделать всё, что он хочет, потому что я хочу всё, что он может дать мне, и даже больше.
Одной рукой Егор поднимает и удерживает руки над моей головой, и я дрожу под
ним. Что он собирается сделать со мной на этот раз? Я нахожусь в шаге от ещё одного
восхитительного падения? Он замедляется, отодвигаясь, как будто пытается запомнить меня
таким образом. Я хочу того же, хочу запомнить каждый момент, проведённый с ним, выжечь
его на себе, заклеймить себя им. Он намеренно обескураживает меня медленным, глубоким,
поцелуем, который заставляет моё тело гореть.
Нечестно, что он может быть тёмным, опасным и властным, и в то же время милым и
нежным, сбивая с толку моё тело, которое уже не знает, чего именно хочет.
Оно просто хочет большего.
Больше головокружительных поцелуев.
Больше его рук, лениво блуждающих по моему телу и украшающих его мурашками.
Больше его бёдер, его члена, пульсирующего возле моего клитора, чувственно
подталкивающего меня к безумию.
Я плотно обвиваю его талию ногами. Егор может клеймить меня, имея моё полное
благословением, и я хочу, чтобы он знал это.
Егор улыбается и прокладывает свой путь вниз по моему телу поцелуями, неуклонно
перемещаясь к месту, где я хочу его больше всего. Он останавливается чуть ниже моего
пупка, и его губы складываются в усмешку.
— Что? — шепчу я, желая найти ответ в озорных зелёных глазах.
В ответ он резко всасывает мою кожу, неся удовольствие с оттенком боли, поскольку
ставит ещё одну метку. Удовлетворившись, он спускается вниз, туда, где бедро соединяется с
телом и начинает сосать одну из тонких складок. Его волосы щекочут мой клитор, он
клеймит меня, не отводя пристальный взгляд от моих глаз. Егор хочет, чтобы я знала, что
он делает: отмечает мои интимные места, поэтому что, если кто-то её увидит меня голой,
они будут знать, что он был здесь. Он кружит языком на поверхности другого бедра и
всасывает кожу сильнее.
Егор так близок к моей ноющей киске, что пара дюймов чувствуются подобно милям,
и моя рука двигается вниз, чтобы вцепиться ему в волосы и показать, где мне нужен его
горячий, поглощающий рот.
Он гораздо быстрее — ловит запястье, легко подчиняя меня, но опускается вниз и
работает языком там, где я хотела, вырывая громкий стон из моего горла. Вместо того, чтобы
сосать там, он щёлкает языком по чувствительному месту, вводя меня в ещё более сильное
безумство, вспышки электричества покрывают мою кожу следом за его языком. Его палец
исследует складки моей киски, кружа по клитору, но, не входя глубоко.
Спустя несколько минут этих дразнящих прикосновений слёзы разочарования
просачиваются из уголков моих глаз. Он останавливается, чтобы надеть презерватив, и я
вскрикиваю с облегчением, когда он вставляет свой толстый член в меня одним жёстким,
желанным толчком. Я чувствительна и полна желания после прошлых нескольких минут, и
его твёрдая длина растягивает мои внутренние стенки, трётся, взрывая мой мозг.
Я обнимаю Егора за спину, упиваясь его близостью, массируя мышцы над задницей
прежде, чем схватиться за неё, желая почувствовать его.
Настолько жёсткого и твёрдого.
Моё нежное прикосновение стимулирует его ускориться. Его руки удерживают меня,
как оковы, бёдра начинают двигаться с дикой скоростью. Всё напрягается, мои руки сводит судорога оттого, как сильно я сжимаю его задницу.
Он обхватывает моё лицо.
— Посмотри на меня. — Его голос почти сердитый, что заставляет меня распахнуть
глаза.
Ещё четыре толчка — и я кончаю, неспособная отвести взгляд от его преисполненного
желанием иметь, пристального, собственнического взгляда, который пробирает меня до
самых глубин. Оргазм оказывается более глубоким, возможно, потому что я уже очень
чувствительна, но ритмичное сжатие моей киски почти болезненно и, кажется, не
закончится никогда.
Я не хочу, чтобы он останавливался. Никогда
Егор всасывает мой язык в рот, и глубоко внутри меня его член напрягается, изливаясь
в презерватив. Он отпускает меня со вздохом, дарит ещё один нежный поцелуй, и
оборачивает руки вокруг меня сильно прижимая к телу, всё ещё соединённому с моим.