Я обещал ему звезды

5

«Wise men say, only fools rush in
But I can’t help falling in love with you»
Elvis Presley
***
— Потанцуем? — Хёнджин протянул руку к Феликсу. — Тебе нравится Элвис
Пресли?
Феликс принял приглашение, взял его за руку, и они медленно прошли на
середину комнаты.
— Да. Нравится. Но я уже его лет пять не слушал, — Феликс немного замялся. —
Хёнджин, я совсем не умею танцевать.
— Значит, сегодня самое время научиться. — Он провёл пальцами по его
предплечью, добравшись до запястья, он взял его ладонь в свою, другой рукой,
аккуратно приобняв его за талию, притянул к себе. Феликс положил свою руку
ему на плечо, отведя голову немножко в сторону, он всеми силами старался не
отдавить Хёнджину пальцы на ногах, пока они плавно двигались в танце.
— У тебя хорошо получается, — с улыбкой произнёс тот. — Только расслабь
ладонь, а то ты мне кисть сломаешь.
Феликс спохватился и понял, что сосредоточившись на том, чтобы не
наступить на ноги, он направил всю силу и энергию в свою руку, которую
держал Хёнджин.
— Извини, тебе больно?
— Уже нет, — мягко ответил Хёнджин.
«Take my hand, take my whole life too. For I can’t help falling in love with you», —
напевал он, рассматривая лицо Феликса, и в сотый раз убеждаясь, что никого
красивее он в жизни не видел.
«Неужели, влюбляться, это когда так?», — раздумывал Хёнджин, глядя на
него. Ему хотелось быть рядом с ним каждую секунду, ему хотелось
растворяться в нём, слушать только его голос, быть частью него. Ему хотелось
взглянуть на мир его глазами, услышать те же звуки, побродить в лабиринтах
его мыслей, чтобы стать ещё ближе и понять его полностью. Только рядом с ним
он чувствовал себя живым, настоящим, как будто всё становилось на свои места,
дышать было легче, мир выходил за рамки каких-то обыденных вещей, потому
что Феликс и был его миром.
— Ты прекрасен, — приблизившись к его лицу, сказал Хёнджин.
Феликс заглянул ему в глаза, и Хёнджину показалось, что там он увидел
целую вселенную: огромную, необъятную, захватывающую, с миллионами
сияющих звёзд, до которых так близко и далеко одновременно.
Песня закончилась, но они так и продолжали стоять, глядя друг на друга.
Феликс переводил взгляд с его глаз на губы и, подойдя совсем близко и
обхватив его шею двумя руками, спросил:
— Если я поцелую тебя, ты не натравишь на меня Данте?
— Я натравлю, если ты этого не сделаешь.
Феликс боязно прикоснулся своими губами к его, они были такие мягкие, как
сладкая вата или, если бы можно было потрогать облачко, то ощущения, он не
сомневался, были бы такими же. Он очень нежно, не отрываясь даже на
миллиметр, целовал его, не закрывая глаза полностью и наблюдая, как
Хёнджин, прикрыв веки, наслаждался этими минутами, притягивая его за бёдра
всё ближе к себе, как будто хотел впустить его в свою кожу, как будто хотел
сделать частью себя не только в духовном плане, но и в физическом. Они
держались друг за друга так крепко, как будто боялись, что всё то, что сейчас
происходит — это мираж, и, только ухватившись за партнёра, они могли бы быть
уверены, что всё, что случилось — это реальность, не иллюзия, не сон.
Феликсу казалось, что его тело стало ватным, что он вот-вот и рухнет на пол
вместе с Хёнджином, который ощущал то же самое. Эйфория поглотила их
целиком и полностью, заполняя собой каждую клетку их тела, затуманивая
разум. Они купались в этих чувствах, позволяя им контролировать себя,
наплевав абсолютно на всё.
Неясно сколько они так простояли, утопая друг в друге, пробуя на вкус,
кусая. Ясно было только одно — им не хватило бы и целой вечности, чтобы
насладиться этим полностью.
***
Хёнджин лежал на спине, гладя по волосам Феликса, который прислонился к
его груди, слушая сердцебиение и обнимая его.
— Расскажи о своей семье. О Крисе, о родителях, о том, что случилось. Я хочу
знать всё, что происходило в твоей жизни до меня, я хочу, чтобы ты доверял мне
и не боялся говорить, когда что-то беспокоит. Стань ещё ближе ко мне, умоляю, — просил его Хёнджин, прижимая к себе.
Феликсу тоже этого хотелось. Он был готов говорить, но не мог подобрать
слов, чтобы сразу не взвалить весь этот груз на него. Феликс приподнял голову,
поднёс руку Хёнджина к своим губам, и, целуя каждый палец, каждый участок
его кожи, обдумывал, с чего бы начать.
— У нас с братом разница в пять лет. Мы жили как обычные люди: мать, отец,
совместные отпуска, праздники. Папа был инженером и очень много работал.
Мы практически дома его не видели. Он уходил на работу, когда мы ещё спали,
а приходил, когда мы уже ложились. Мама была учителем музыки, но папина
зарплата позволяла ей не работать, а только иногда давать частные уроки,
когда бы ей этого хотелось. Она всегда была с нами и очень любила включать
музыку, самую разную, на всю громкость, чтобы в доме не оставалось ни одного
угла, где бы её не было слышно, брала нас под руки, и мы начинали танцевать, — он запнулся. — Хёнджин. Знаешь что самое страшное? Я, кажется, начинаю их
забывать. Папу и вовсе не помню, только то, что он был высоким и всегда носил
костюмы, и то, что Крис любил с ним возиться в гараже, когда у того не было
смен в выходные. А мама…. Я помню, что она была очень красивой. У неё тоже
были веснушки, как и у меня, карие глаза, длинные чёрные волосы, которые она
немного завивала, когда было настроение. Она очень любила платья из лёгких
тканей, в них она казалась мне какой-то неземной: феей или волшебницей. Но я
не помню её голоса, и её образ с каждым годом становится всё размытее, порой
задумываюсь, а была ли она такой на самом деле, или же это я хотел её такой
видеть. Она совсем не кричала, не ругалась, даже когда стоило бы. Я так по ней
скучаю, ты даже не представляешь… — он прижался к Хёнджину, обхватив его
ещё крепче, стараясь унять волнение, которое мешало ему говорить.
— Что с ними случилось? — тихо спросил Хёнджин, приподнявшись и поцеловав
его в макушку.
Феликс долго не отвечал, прокручивая в голове события того дня, заново
ненавидя себя и брата за то, что ничего тогда не смогли сделать.
— Мы…. Мы поехали к водопаду. Родители давно мечтали туда попасть, но из-за
папиной работы много лет не получалось. И вот, мы решились поехать, всё было
как обычно. Мама собиралась, папа приводил в порядок машину, Крис и я
путались под ногами, стараясь чем-то помочь. Я помню дорогу, помню, как мы
весело пели песни, как приехали на нужное место. Разложили покрывало, еду;
папа пошёл фотографировать маму на фоне шикарной природы, а мы с Крисом
играли в волейбол где-то подальше, чтобы мяч не улетел в обрыв. Дальше всё
было как в тумане. Мы услышали папин крик. Мама подошла слишком близко к
краю, поскользнулась на мокром камне, и моментально улетела вниз, мы
услышали только всплеск воды, и больше ничего. Папа бросил всё и, сняв с себя
почти всю одежду, побежал за ней, по специальной тропинке, мы с Крисом
подошли к краю, он держал меня, крепко, чтобы я тоже не покатился в
пропасть. Мы увидели, как отец бросился в воду, но течение было таким
сильным, что он сразу же скрылся из вида. Мы побежали вниз, Крис звал их, так
долго, что почти совсем охрип, я же не мог сообразить, что произошло. Всё
случилось так быстро. Буквально пару часов назад всё было хорошо, и в одну
секунду всё разрушилось, — он взял паузу, чтобы перевести дыхание. Хёнджин,
находясь в глубоком шоке от услышанного, еле сдерживая слёзы, притянул его к
себе, чтобы снова поцеловать, чтобы Феликс вернулся из этих ужасных
воспоминаний о том роковом дне и почувствовал себя лучше хотя бы немного,
чтобы он почувствовал себя в безопасности, любимым.
— Дальше — хуже. Приехали спасатели, обрыскали везде, где только смогли. Но
не нашли их тел. Всё, что от них осталось — это папина брошенная одежда
наверху, мамин журнал и остатки еды. Всё. Были только мы. Нас старались
успокоить. С нами работали психологи, нас уверяли, что мы бы ничего не
сделали, что мы бы не смогли, что правильно сделали, что не полезли за ними,
иначе всё закончилось бы ещё плачевнее. Но скажи, Хёнджин, разве бы это
успокоило тебя? Когда на твоих глазах погибли твои близкие. Когда ещё с утра
вы все были вместе, и ничего не предвещало беды. Разве, ты бы перестал себя
винить?
— Нет. Никогда не перестал бы. Феликс, обними меня крепче.
Феликс прижался к нему ещё сильнее.
— С того дня у Криса начались сильные головные боли, и часто шла кровь из
носа. Да и у меня тоже. Первое время мы совсем не могли спать. Потом решался
вопрос о том, где мы будем. Было два варианта: либо детдом, либо тётя с дядей,
которые жили здесь, в Корее. И так как им должны были платить немаленькую
сумму за опекунство, то они нас забрали. Крису до совершеннолетия оставалось
чуть больше года, и этот год был для нас сущим кошмаром. Они ненавидели нас,
постоянно упрекали в том, что мы едим их хлеб, что мы свалились им внезапно
на голову, лишив их спокойной жизни. В школе надо мной смеялись за то, что я
плохо говорил на корейском, за мой внешний вид, называли уродом и бросали в
меня остатки еды на переменах. Как-то я уговорил тётю перевестись на
домашнее обучение, и она согласилась. Но легче от этого не стало. Дома она
постоянно заваливала работой, чтобы, по её словам, «не зря тут сидел». Я
ненавидел всех и вся, закрывался в себе. Крис оканчивал старшую школу, а по
вечерам ходил уже работал, где-то в охране. Часто его смены выпадали на ночь,
или же на выходные дни, и я его тоже мог не видеть неделями, как и папу
когда-то. Но зато, благодаря этому у нас скопилась неплохая сумма денег на
первое время, после того, как мы уехали от родственников.
— Вы сняли жильё?
— Нет, на те деньги, которое выплачивало государство, и которые опекуны не
имели право трогать, они купили нам ту квартиру, в которой мы сейчас живём.
Так что, как только Крису стукнуло 20, он оформил все документы по опекунству
на себя. И мы попрощались с теми людьми, и больше никогда их не видели.
Хёнджину стало больно, он чувствовал себя виноватым в том, что они не
встретились раньше, что он не мог заботиться о нём, закрывая его собой от всех
нападок со стороны окружающих, от тёти и дяди. Он хотел прожить жизнь
заново, чтобы ударить Феликса дверью на несколько лет раньше, и сделать его
частью своего существования, чтобы пережить всё это вместе. Хёнджин
подтянул его к себе повыше, перевернул его на спину, навис сверху и, убирая
волосы с лица, он начал покрывать его кожу поцелуями, плавно переходя на
губы, потом снова куда-то вверх, на скулы, на лоб, затем передвинулся чуть
ниже, целуя каждый сантиметр его шеи, очень аккуратно, пересиливая своё
желание наброситься на него, чтобы со всей кипящей страстью внутри не
причинить ему боли.
— Как бы я хотел узнать тебя раньше, как бы я хотел защитить тебя, — шептал
он, обжигая Феликса своим дыханием. — Теперь, ты в безопасности. Тебе ничто
не сможет навредить, никогда, я обещаю.
Феликс закрыл глаза, ему очень сильно хотелось в это верить, но он знал,
что есть вещи, от которых, ни Крис, ни Хёнджин не смогут его уберечь, как бы
им этого не хотелось. Тогда, на краю обрыва, увидев, как за несколько
мгновений всё может перевернуться с ног на голову, он окончательно утратил
веру в то, что ты можешь контролировать всё, что происходит в жизни. У хаоса
есть власть над всем – это был неоспоримый факт, по крайней мере, для него.