Silentium!

Эпилог. Внимай их пенью - и молчи!

— Никогда не думал, что ты можешь быть таким громким, будишь похлеще всякого будильника, — Макс выглянул из-под одеяла и облизнул влажные губы.

— Никогда не думал, что «я-не-гей» может вытворять подобное своим ртом, — парировал я.

— Заткнись. Ничего гейского, только настоящий мужской минет для заряда бодрости на день, — Макс уткнулся в мой бок. — Люблю тебя, паршивец.

— И я тебя, — я улыбнулся и подтянул парня повыше, чтобы обнять. Макс прикрыл глаза и положил голову на моё плечо. Он, как всегда, был ужасно вымотанным после смены в больнице и непременно бы снова заснул, если бы я его не окликнул.

— Пора вставать, а то опоздаем.

— Отстань, дай полежать ещё пять минут.

— Пять минут, говоришь? Может, мы тогда ещё успеем...? — я запустил руки под одеяло.

— Извращенец, да иди ты к чёрту! Немедленно убери свои руки с моей задницы!

Я засмеялся. Мы сползли с дивана и под приветственный лай Подлеца, который уже с нетерпением ждал, когда его выгуляют, начали собираться.

Наступила весна. Макс переехал ко мне чуть меньше месяца назад. Мы решили, что так будет лучше, потому что старая родительская квартира была последней вехой, которая как-то связывала Макса с его тёмным прошлым. Теперь мы жили вместе, вместе ходили в медицинское училище, он — на пары, а я — по-прежнему на работу, и вместе выгуливали Подлеца уже не только по вечерам, но и утром.

Как уже можно было понять, никакое заявление на Макса я так и не стал писать, потому что это разрушило бы его и, как следствие, мою собственную жизнь. Но и простил я его далеко не сразу, как и не сразу начал говорить с ним, полностью перестав использовать при общении сообщения на экране. Нам потребовалось некоторое время для того, чтобы после случившегося восстановить прежние взаимоотношения. В результате, пусть мы и не обсуждали этого вслух, каждый в душе прекрасно понимал: если бы не тот судьбоносный вечер в гараже, Макс не смог бы до конца сбросить оковы некогда совершённых прегрешений и разорвать прежние связи с ублюдками, а я едва ли бы смог начать разговаривать.

Пережитый травматичный опыт стал отправной точкой, с которой началась наша новая, уже совместная жизнь.

Ну, или же почти новая.

С раннего возраста я страдал селективным мутизмом. Я мог воспринимать речь, но в присутствии незнакомых людей терял голос. Для окружающих я был немым. Однако после девятнадцати лет одиночества у меня появился кто-то родной, кто смог расслышать меня сквозь громкость моего безмолвия. Он был лучшим из всех, кого я когда-либо встречал, и, пусть он себя таким не считал, я точно знал, что он был хорошим человеком.

Довольно скоро этот хороший человек стал называть меня невообразимым треплом и время от времени язвил, что скучает по тем дням, когда я общался с ним с помощью заметок на телефоне.

...Иногда мне кажется, что в своей голове, в своём разуме, я как будто стою в обветшалой прихожей с тёмно-зелёными обоями. Напротив меня дверь, обшитая старым потрескавшимся дерматином, с потёртой металлической ручкой и замочной скважиной для простого ключа. Всё, что я делаю, — это стою перед этой дверью и время от времени заглядываю в скважину в ожидании, когда тот единственный человек, которому я дал ключ, вернётся домой...

Ф. И. Тютчев

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои —

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звезды в ночи, —

Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь —

Взрывая, возмутишь ключи,

Питайся ими — и молчи...

Лишь жить в себе самом умей —

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум —

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи —

Внимай их пенью — и молчи!...

1830 г.