Перевал

Бонус. Кейн. Летний день

Смотреть на неё спящую было приятно, немного волнительно, немного стыдно. Будто подглядываешь за чужим секретом, за тайной, скрытой от чужих глаз. Кейн наблюдал, как между приоткрытыми губами поблескивают перламутром зубы, как подрагивают пушистые ресницы, как забавно, будто понарошку, хмурятся темные брови, и казалось ему, что только в эти минуты видел он настоящую Лорну, нагую и чистую, ещё не научившуюся плести старую женскую паутину, в которой так просто и так сладко увязнуть. Но блеснуло синим из-под опущенных ресниц, дрогнули в милой улыбке губы, и Кейн улыбнулся в ответ:

— Утро доброе, красавица.

— Кейн...

Легла на шею прохладная ладошка, потянула несильно, и Кейн послушно поддался, коснулся поцелуем припухших спросонья губ.

И вправду, чем плохо так просыпаться? И не всё ли равно, каким ветром занесло в его постель эту милую пташку? А ведь она ему на шею не вешалась, не заглядывала в глаза с телячьей томностью, не касалась грудью или коленом, будто случайно. Он сам выбрал её, молодую и хорошенькую, острую на язык, улыбчивую. Решил, что бойкая девчонка сумеет отвлечь его от ядовитых мыслей, от желаний, что хуже болезни, а когда придёт им время расстаться, отпустит легко, слез не прольёт, утешится с одним из этих мальчишек, что крутятся возле неё, да хвосты распускают, точно глухари по весне. Выбрал подходящий момент, на празднике Огневорота подсел к ней, сказал приятное, позвал на танец. Вот так, очень просто.

С ней всё оказалось очень просто: кружить её в быстром танце, невесомую в сильных руках, целовать румяные щёки и ласковые губы, привести в свою тесную комнату, уложить на смятые простыни. Весёлая пташка оказалась девственницей. Это удивило и озадачило Кейна. Но Лорна не сделала жертвы из их первой совместной ночи и, надо же, не потребовала платы, ни в какой форме. И это удивило Кейна ещё больше.

Дальше — ещё занятнее. На первый подарок — пустяк, серебряные серёжки с бирюзой — белошвейка ответила своим. Рубашка тончайшего полотна с искусной вышивкой по вороту, роскошная вещь, каких и у Родрика немного, пришлась как раз впору. Лорна радовалась и разглаживала ладошками ей одной заметные складки, а от её рук через тонкий батист расходилось тепло, будто солнечные лучи трогали кожу. Вот тогда и случилось с Кейном чудное, давно забытое — мягкий и сладкий толчок в сердце, радостное и волнительное замирание. С тех пор так и завелось: стоило ему увидеть в малом холле белокурую головку, склоненную над шитьём, услышать во дворе знакомый голос, а подчас даже подумать о ней, вспомнить гладкую кожу под ладонями или влажные нежные губы, его сердце вскидывалось, будто очнувшись ото сна. А на того, чужого, смог он вдруг смотреть спокойно, будто развеялся магический приворот, и стали видны темные круги под глазами, тонкая складка у губ, грусть, спрятанная на самом дне синего взора. Видимо, несладко живётся ему, залюбленному, заласканному. Чужому. И больше не хотелось сжать тонкое тело по-медвежьи, до хруста, да утащить подальше ото всех, чтоб только его, чтоб больше ни с кем, никогда...