Хороший муж

Глава 20.

Спустя полчаса ему становится холодно. Всё-таки не лето на дворе, одежда мокрая, подъезд холодный, а виски как-то хреново согревает.  Ему плохо.  Арсений чувствует какую-то мерзкую, противную тошноту, голова болит, его, кажется, знобит, и состояние такое, что не хочется ничего.  Он в который раз проводит замёрзшими пальцами по лицу и закрывает глаза.  Интересно, чем сейчас занимается его жена?  Арсений утыкается лицом в сложенные на коленях руки и сидит так какое-то время.  Ещё полчаса назад он буквально ненавидел Антона, а сейчас жалобно смотрит на его дверь и крутит в руках телефон, не решаясь позвонить.

Попов думает о том, как же легко оказалось всё разрушить, один разговор — и всё к чертям летит, разбивается, раскрывается, и от этого так плохо, что осознание бьёт по голове и что-то глухо ноет внутри.  Ещё полчаса назад он буквально ненавидел Антона, а теперь думает, что Шастун, в общем-то, не виноват.  Бедный, милый, запутавшийся парень, он страдал от их отношений, ему плохо было, ему больно, и разве можно винить его, разве можно не понять, что Антону всего лишь хочется быть с ним, Арсением, что он и так уже слишком долго терпел, слишком долго ждал.  Человека нельзя винить за его чувства.  Попов сам подпустил Шастуна слишком близко, сам позволил ему стать близким, а в итоге это не принесло ничего хорошего.  В итоге Арсений сидит сейчас под его дверью, пьяный, запутавшийся, несчастный.  Сидит и не знает даже, что чувствовать, что думать не знает, вообще ничего не знает, просто хочет забиться в угол, словно ребёнок, и побыть в тишине.  А ещё хочется, чтобы хоть кто-нибудь пожалел — как его дочку, когда ударится — чтобы посочувствовал кто-нибудь, сказал какую-нибудь не особо воодушевляющую хрень типа «Всё будет хорошо, всё наладится, Арс».  Он не разберётся со всем один. Не справится просто.  Арсений достаёт телефон, медленно листает список контактов и душит резкое желание позвонить Матвиенко — он ничего не знает об этой ситуации, а объяснить Попов сейчас не сможет, но ему — как бы банально ни звучало — нужен хоть кто-то, кто будет рядом.  Он пролистывает контакт Серого и возвращается к Антону.  Шастун поднимет спустя шесть гудков.  — Выйди из квартиры, — просит Арсений, забывшись про приветствие так же, как и забывшись про то, что выгнал его из собственного дома буквально час–полтора назад.  — Зачем? — спокойно спрашивает Антон, и в его голосе ни капли удивления или разочарования, а Попов знает — чувствует — что он уже подходит к двери.  — Сюрприз на лестничной клетке.  — Мина под ковриком?  — Хуже.  Антон так и выходит — в домашней одежде, с неподожжённой сигаретой в зубах и телефоном.  — Блять, Попов, — ругается он, когда видит сидящего прямо на холодном бетонном полу Арсения.  Шастун быстро засовывает в карман мобильный и сигарету и подходит к нему.  — Ёб твою мать, Арс.  Антон протягивает свою руку — Арсений некстати и совершенно ненужно замечает браслеты — и Попов хватается за неё, пытаясь встать.  — Пошли в дом.  Когда он прижимается к плечу Шастуна, и тот мягко поддерживает его за талию, всё ещё не выпуская руки, в нос бьёт сильный запах чересчур крепких — слишком знакомых — сигарет.  — Я тебя так же отводил... — медленно говорит Арсений, чуть улыбаясь. — Помнишь?  — Давно было, — откликается Антон, заходя с ним в квартиру.  — Давно, — кивает Попов. — Но ты не сказал, что не помнишь.  Шастун ничего не отвечает, огибает прислонившегося к стене мужчину и снова выходит на лестничную клетку, забирает почти пустую бутылку и заходит в дом.  Арсений медленно снимает мокрую куртку, вешает её в шкаф, обувь — приставляет к стенке.  Он не говорит Антону, почему пришёл — Шастун и так всё понимает: если бы жена не сказала Попову уходить, если бы она только простила — его бы здесь не было.  Шаст прислоняется к косяку, опирается плечом, сложив руки на груди, и на пару секунд закрывает глаза.  Эти пару секунд кажутся ужасно долгими, раздражающими и неправильными.  — Выпьем? — наконец предлагает он.  Арсений молча кивает и идёт на кухню. Антон забирает с комода бутылку, притащенную Поповым, и идёт за ним.  Виски там оказывается ровно на две стопки, и, когда пустая бутылка отправляется в мусорку, Шастун притаскивает новую и молча ставит её на стол.  Они пьют в тишине.  У Арсения в голове начинает шуметь, и он прислоняется затылком к стене.  — Будешь ещё? — спрашивает Антон.  — Да.  Попов смотрит на него, замечает небольшой синяк на скуле и какие-то плавно-расслабленные движения рук. Чувство такое, будто он пил до прихода Арса.  Шастун пожимает плечами и всё так же молча льёт коньяк.  Им не о чем говорить.  Казалось бы, алкоголь и отчаяние развязывают язык, но Арсений даже выговориться не может, потому что что-то душит внутри, нельзя и слова сказать.  Когда вторая бутылка оказывается наполовину пустой, Антон предлагает ложиться спать. Пил в основном он — Попов же периодически пропускал, просто смотря в пол, и тогда Шастун опрокидывал в себя очередную стопку.  Они встают из-за стола — оба пьяные, с разбегающимися мыслями в голове и какой-то постылой жалостью к самому себе в глазах.  Антон расстилает кровать, пока Арсений тащится в душ, долго стоит над раковиной, брызгая в лицо холодной водой. Эффект бодрящий, но не отрезвляющий.  Взгляд падает на зеркало, и Попов быстро отворачивается.  Что-то было в его лице настолько грустное, уставшее, приевшееся, что Арсению становится плохо и противно одновременно. Все события сегодняшнего дня как-то резко, водопадом накатывают, и голова начинает раскалываться, и что-то болит внутри, а сердце заходится в загнанном ритме.  Арсений так и стоит, спиной к зеркалу, чуть сжимая кулаки и опустив голову, и пытается справиться с накатывающими чувствами, из-за которых дышать больно.  Когда становится хоть немного легче, Попов выходит из ванной в одних трусах, босыми ногами идёт прямо в комнату, а там падает на кровать.  Антон смотрит на него и, кажется, хочет что-то сказать, но передумывает в последний момент и просто протягивает руку, гладит Арсения по затылку, проводит пальцами по волосам.  Попов еле видно напрягается, а потом выдыхает и малодушно прислоняется к Шастуну, укладывает голову где-то возле его шеи, и Антон молча и крепко обнимает его.  — Злишься на меня? — тихо спрашивает Арсений.  Шастун еле заметно качает головой.  — Нет, — отвечает он. — Я понимаю. Точно так же бы поступил.  Арсению не то чтобы становится легче, но дышится как-то свободней.  Он медленно закрывает глаза, расслабляясь.  Шастун рядом, сегодня — сейчас — когда Попову хреново как никогда — он рядом, и это уже многое.  Как будто какой-то пласт, какой-то огромный камень, давивший всё время, медленно сдвигают, как будто нежеланные мысли стираются невидимой рукой, и проблемы резко исчезают.  Арсений просто лежит, чувствуя чужие руки на своей спине и то, как Антон целует его в голову, и от этого становится так странно, так щемяще хорошо, что Попов готов поклясться — впервые за долгое время он действительно отдыхает.  Он даже о жене не думает — не может просто — слишком страшно осознавать всё. Сейчас рядом только Шастун, вся реальность — в пределах его квартиры, все мысли — либо вокруг Антона, либо вокруг глухой, еле слышно ноющей боли внутри.  Сон накатывает ожидаемо и сильно, и, засыпая, Арсений всё ещё чувствует пальцы, проходящие вдоль позвоночника.