Когда костёр догорит

Пролог

Он бежал навстречу лесу, и лес расступался перед ним, послушный, как дикий щенок, которого он подобрал прошлой осенью. Теперь щенок стал взрослым волком, а лес не изменился. Запах мокрой листвы все так же светился тускло-зеленым, утренняя свежесть обжигала губы вкусом первых заморозков. В любой другой день Айфе остановился бы, чтобы почувствовать лес всем своим телом, но сейчас…

Сейчас Айфе бежал.

Погоня ощущалась жаром между лопаток, вспыхивала алым и отдавала раскаленным металлом на вкус. Он до последнего надеялся, что мать не предаст его, но она, почти свихнувшаяся от горя, обвинила единственного сына в гибели отца.

«Мама, люди не первый раз умирают от чёрной лихорадки», — пытался образумить ее Айфе, но Ирида и слушать его не желала.

«Мерзкое отродье! — шипела она, и голос ее горчил не хуже полыни. — Ты не мой сын! Мой сын любил его! Мой сын никогда бы не стал убивать его!»

Айфе мотал головой и бормотал какие-то оправдания, но все было тщетно. И всё же он надеялся, что Ирида придет в себя и вспомнит. Он повесил на плечо лук и колчан со стрелами и взобрался на крышу, чтобы увидеть мать издалека — и сердце его упало, когда рядом с хрупким посеревшим от горя силуэтом матери вдали показались высокие багровые фигуры.

Багровый — ненависть и опасность.

Айфе дрожал, когда сползал с крыши, и чуть не свалился, хотя близость земли отозвалась знакомым тонким сырым запахом.

С самого рождения он чувствовал окружающий мир так ярко, словно сам был его неотделимой частью. Айфе слышал звон распускающихся цветов, чувствовал запах далекого волчьего воя, птичий щебет плясал перед глазами россыпью цветных пятен. Сейчас это должно спасти меня, сказал он себе. Они не чувствуют и половины того, что чувствую я.

Однако алое металлическое ощущение опасности сбивало его с толку.

В последний момент он свернул к Маковым Холмам, летом покрытым плотным цветочным ковром, сейчас же пустым и грязным. Это казалось хитрым ходом: любой решит, что Айфе направится прямиком в лес, чтобы скрыться от глаз в самой чаще, между ветвей и корней. Никому и в голову не придет искать его в холмах, где совершенно негде спрятаться. Он бы и правда направился к лесу, если бы хватило сил добежать.

Хриплое дыхание срывалось с его губ, а в боку нещадно кололо. Айфе пробежал еще немного и свалился в какую-то канаву, пылающим лицом в раскисшую после дождей землю, замер там, мысленно шепча молитву Господу. Если он рассчитал все верно, то теперь нужно немного отлежаться, а потом как можно быстрее двинуться на восток, прямиком в герцогство Блэкмун. Думать о прочем он себе запретил. Это всё подождет.

Когда сердце перестало грозиться выскочить из груди, а дыхание понемногу выровнялось, Айфе осторожно поднял голову — нужно было удостовериться, что все идет как надо. Из канавы, находящейся почти на самом верху Холма, ему было хорошо видно все, что происходит внизу… а внизу не происходило ничего. Расстелившаяся перед ним осенняя долина, упирающаяся в лес, была пустынна и отзывалась знакомой звенящей мелодией тишины. Айфе выдохнул и коснулся пальцами своего лука за спиной, прохладного и сладковатого на ощупь, пахнущего сиренью.

А в следующую секунду нежный запах сирени сменил раскаленный металл, а прохлада стала обжигающим жаром, потому что острый, как лезвие бритвы, голос произнес:

— Не двигайся, мальчик, иначе умрешь прямо сейчас.

Айфе не нужно было оборачиваться, чтобы понять: за его спиной стоит один из тех багровых людей, что привела его мать. Человек из Серого Ордена, завернутый в серый же плащ с орденским гербом с левой стороны, сжимающий в руке рукоятку простого железного меча.

Когда-то в детстве Айфе мечтал вступить в Серый Орден, чтобы защищать мир от омерзительных тварей в человеческом обличие, сражаться с теми, кто обладал силой, выходящей за пределы людского разума. Став постарше, он понял, что ему вряд ли удастся даже добиться аудиенции у старика Селенаса, кто возглавлял Орден в те времена. А когда Селенаса сменил Лоулер, молодой и жестокий, надежды Айфе вовсе пошли прахом. Однако, он был хорошим охотником, перенимая ремесло отца, и деда, и прадеда. Айфе без ложной скромности знал, что читает лес лучше прочих, и метко стреляет из лука, и чует зверя не хуже охотничьего пса.

Он даже порой был счастлив, думая, что всю жизнь придется провести в родной охотничьей избушке, обзавестись женой из Ферна, потом — детьми, выучить сына своему делу, и седым стариком отойти в мир иной в окружении любящей семьи.

Судьба решила сыграть с ним шутку: теперь он лежал в грязи под нацеленным мечом багрового человека в сером плаще, и жить ему оставалось в лучшем случае пару дней. При условии, что он не станет сопротивляться.

Сопротивляться Айфе не стал.