maniac

Глава 26

Город Ангелов... Приехал сюда ради забавы, но это стало его жизнью. Приехал сюда ради солнца, но это ранило его, как ножом. Он уже давно хочет признаться в своих чувствах, и вот, наконец, делает это. Город Ангелов... Заставил его увидеть дьявола. Он думал, жизнь будет ласкова к нему, но это зло. Жизнь изматывает его, бросает на землю и не даёт подняться... Он бы так хотел, чтобы жизнь осталась прежней, но теперь всё в прошлом. Можно хотеть что угодно, но уже ничего не вернуть. — Почему я хотел сбежать? — смотрит своими мокрыми глазами, продолжая терпеть холодные пальцы на своём подбородке. — Я должен был остаться. Я должен был понимать, что я имел, когда я это говорил. — Ты не знаешь, что у тебя есть, пока не потеряешь это... — снова хмурит свои брови, впиваясь взглядом в любимые глаза. — А потом хочешь это вернуть. Ты не знаешь, что тебе нужно, пока не упустишь это. А оно тебе так нужно... Молись о чём хочешь, но твои желания не сбудутся. Играй во что хочешь, но по-твоему не будет. Сделай это своим манифестом. Падший Ангел... Кричит, вопит, падает на колени и впервые видит свою кровь. Они — промежуточное звено, свергнутые с небес. Словно молнии, они ударили в землю, их разбросало по этому миру. Они не наказывают живущих не по закону. Находит радость в том, кто он есть, он знает, что его белые крылья сломаны. — В раю нам до смерти будет скучно... — прошептал Феликс, опуская взгляд. — В аду нам одиноко. Мы лишь хотим быть собой. Тем, кто поёт в одиночестве, нет нужды в скорби. Осталось следовать за утренней звездой, светом среди опустившейся тьмы. Страсть осталась нечестивой, а теперь ищет себя. Ему некуда идти, никто не пожелает ему добра. Крик, чтобы отыскать дом, но он поведает лишь его историю. Хёнджин сильнее сжимает пальцы на его подбородке, лаская злым взглядом такие любимые и прекрасные черты лица. Всего четыре года прошло спустя всё, что происходило. А началось всё с того, что он решил позаниматься в театральной школе, как его лучший друг. Там он познакомился с двумя парнями, что были братьями. Всё было словно в другом измерении. Он влюбился сразу как только увидел его. Он был блондином небольшого роста с голубыми глазами, очаровательный парень на пару месяцев младше самого Хёнджина. Он быстро понял, что всё взаимно, и они начали встречаться. В театре его все звали маленьким из-за роста, и это прозвище приелось к нему до конца жизни. Они, как все обычные подростки, выпивали на выходных и буднях, но он, как истинный гурман, пил немного, но метко. Выносило его быстро. Из театра они общались небольшой компанией, в том числе, там была девушка. Рыжая девчонка с бледной кожей, тусклыми серыми глазами. Компания из неправильных друзей, свобода от родителей сделали из него монстра. Они пили, обдалбывались таблетками и укуривались. Один раз Хёнджина встретил отец с такой вечеринки, а он наелся таблеток и запил всё дешёвым коктейлем. По дороге домой пришлось несколько раз останавливать машину... С той девушкой они общались как брат и сестра, идеальные отношения, делились друг с другом всем подряд. Но в один прекрасный день всё изменилось... Хёнджин впал в пограничное состояние. После этого его мама отвела его к психиатру. Он абсолютно нормально существовал, но в случае тяжёлого выбора или ситуации мозг отключался и начиналась программа самоуничтожения. Но эти ситуации изменили его жизнь. Его чувства высмеивали, друзья снова стали врагами, потом продолжали глумиться над ним. Хёнджин чувствовал, что пластинка здравого смысла перевернулась ровно на сто восемьдесят градусов. Не радужно. Но в последнее время ему кажется, что такие мысли посещают всё реже. Знаете, это то чувство, когда у тебя ампутированы ноги и ты точно ничего не можешь поделать. У тебя есть заменитель ног — коляска. Но всё равно это не то. Вот и здесь, с ним также. Хёнджин чувствовал безысходность ситуации, когда у него случаются такие приступы, он не мог контролировать желания покончить с собой. Но старался их подавлять. В нормальном состоянии он никогда об этом не подумал бы. И всё же он — психопат с резко выраженными суицидальными наклонностями, расстройством адаптации в обществе, поведенческим и личностным нарушением. Иной раз ждёшь от человека прекрасных слов, а получаешь лишь невнятное подрагивание голосовых связок. — Теперь, когда наши жизни стали другими, надеюсь, я смогу исцелиться. — прошептал Хёнджин в самые губы Феликса. — Время забрало любовь, открылась тёмная сторона. Потому что любая ложь начинается с наших чувств. — Виню себя; прикованный к этим цепям, живу в боли. — Ты проронил много слёз, но чувств больше нет, уже поздно что-то менять. — Уходи! — Феликс падает на колени перед Хёнджином, прижимаясь спиной к стене. Обхватывает колени, подтягивая их к животу. Горечь накатывает волнами, путая мысли. Он закусывает нижнюю губу до крови, чтобы сдержать всхлип. Он глубоко дышит, отчаянно стараясь сдержать подступающие слёзы — глаза щиплет так сильно. В абсолютно здоровом мире безумие — единственная свобода. Хёнджин усмехается, вновь возвышаясь над ним. От него веяло такой отстранённостью и горечью, что перехватывало дыхание. Он слышал, как Феликс всхлипывал — едва слышно, изо всех сил сдерживаясь. В темноте невозможно было разглядеть слёз, но он был уверен, что блондин плачет. И от понимания этого ему хотелось броситься ему в ноги, прижать его к себе, успокаивающе поглаживая по шелковым волосам и путаясь в них пальцами. Хёнджин хотел, чтобы Феликс прижался к нему, как когда-то давно, и позволил пожалеть себя... Но он сдерживается: какое-то седьмое чувство подсказывает, что он оттолкнет его и разозлится ещё сильнее. Он лишь кусает губы, но стоит, не двигаясь. — Сердце останется одиноким, пока мы не узнаем правду, но если оставить всё как есть, сможем ли мы пережить? Жизнь без боли — жизнь без тебя. — Я пытаюсь сказать тебе, Хёнджин! Я пытаюсь узнать тебя! Я пытаюсь очистить тебя в своих глазах, потому что мне тоже не наплевать! Безумно хочу показать тебе, что можно любить по-другому. Борюсь, чтобы добиться тебя хорошего... Как только я оказываюсь в твоих руках, ты уходишь и бросаешь меня. Это жестоко с твоей стороны — сжигать меня, но я люблю, как ты причиняешь мне боль... — Я никогда не дам тебе уйти, кроха, — Хёнджин садится рядом на пол и притягивает блондина к себе, пряча его обнажённое тело в своих руках. — Терпеть не могу тот факт, что так нуждаюсь в тебе. Не важно, что ты сказал, важно, как ты сказал. Не важно, что ты сделал, важно, как ты сделал. Я смертельно устал жаждать твоей любви. Я выбрал быть одиноким, чем жить без твоего внимания... Я выцарапываю твоё сладкое имя прямо на своей коже... — Ты оставил меня истекать кровью, но я не мог сдаться. Я проглотил яд, чтобы он поразил меня... — Верни мне моё сердце, которое отвергло твоё тело, кроха... Только тогда я смогу тебя отпустить. Феликс сидит, окутанный болью, которая душит его. Это подходит ему больше. Даже его собственное сердце не может понять. Хёнджин жаждет его любви, а Феликс нуждается в его внимании, иначе он умрёт... Они были точками, удалены друг от друга — парабола. Но встретиться видимо давно им пора было. Феликс же был против этого общения, а теперь прыгает в пропасть. Это совсем не он. Феликс же знает, его навигатор показал ему путь. Он был другой. Почему он на скорости всё равно падал туда, лишь бы с ним быть...? Опустошён... — Открывал все окна и двери даже в твой шторм! — Феликс поднимает голову, смотря в глаза Хёнджина. — То что было законно моё — прятал! Обещал не пить, заливая десятый шот... И тебя я люблю, ненавидя... Да, ну и что? Может, ты просто короткая глава в моей книге? Но ты отчаянно рвёшься в высшую лигу. Я ещё не решил, сам не понял. Но доверяю судьбе. Была — не была. Только у меня всё не как у нормальных людей. Я привык, что на один выигрыш сто потерь, и борюсь словно сам с собой каждый день.  — Я люблю тебя, ненавидя, Феликс.  — И я люблю тебя, ненавидя, Хёнджин.        Прекрасное... Не говорите ему радоваться, когда ему грустно. Он правда ненавидит всё это. Феликс пытается не быть плохим. Хёнджин заинтересован, он удерживает его. Если бы Феликс мог быть таким, как Хёнджин, он был бы, но Феликс не может, и его это радует. Позвольте ему бегать с дикими волками. Позвольте ему делать то, что он делает. Позвольте ему показать Хёнджину, как грусть переходит в радость. Феликс умеет превращать печаль в нечто... Феликс — прекрасное, как и красная опасность.        Они не могут себе позволить всё изменить. Хёнджин не может перестать делать из него то, чем Феликс не является. У него ничего не выйдет. Феликс старается себя не сдерживать. В любом случае, кажется, Хёнджина это злит, поэтому он будет таким... Он будет, если Хёнджин считает, что это прекрасно. Тогда Феликс примет себя такого обратно.        Его сердце... Оно разрывается. С каждым шагом, но Феликс не надеется, что у врат ему скажут, что Хёнджин — его. Раньше прогуливаясь по улочкам города... Это случайность или так и было задумано? Ему так одиноко вечерами, Хёнджин сможет сделать так, чтобы он почувствовал себя как дома. Если Феликс скажет, что Хёнджин — его... А он так и говорил. Только никто не слышал.  — Не огорчай меня, Хёнджин, — тихо шепчет Феликс, замечая, как взгляд парня с каждым словом меняется. — Не доводи до слёз... Порой любви недостаточно, и путь труден... Не знаю почему... Заставляй меня и дальше улыбаться... Давай покурим травки, ведь дорога не близкая, и продолжим путь, получая удовольствия от каждой минуты поездки к нашему счастью? Давай дадим волю чувствам, не думая о последствиях? Я позволю тебе поцеловать себя под проливным дождём. Ты ведь любишь, когда твои мальчики сходят с ума? Так что выбери свои предсмертные слова, ведь этот раз — последний, потому что ты и я, мы были рождены, чтобы умереть. Был потерян, но теперь обрёл себя. И теперь понимаю, что однажды был слеп, сбит с толку словно дитя. Пытался заполучить всё, что мог, но боялся, что не найду все ответы, милый...        Хёнджин приходит в себя спустя несколько минут. Ощущения тела возвращались постепенно, словно безнадёжно затекшие мышцы с трудом обретали чувствительность, взрываясь вспышками боли то там, то здесь. Он сидит на полу, в комнате темно и вроде бы никого кроме него и Феликса. Он вновь закрывает глаза и пытается не думать ни о чём, пытается представить, что ничего этого не было, что Феликс не произнёс ни единого слова. Но стоит хоть немного пошевелиться и тело отзывается такой болью, что перехватывает дыхание. От чего же так больно в теле? Это не тело его болит, а душа горит. Феликс старается сидеть в его руках и не шевелиться, боясь даже глубоко вдохнуть. Даже от слабого движения перед глазами вспыхивают искры боли, которая как эхо распространяется по всему телу неслабыми отголосками. Сумасшедший... Зачем он наговорил ему всё это? Ведь Феликс уже почти сам поверил в свои слова... Только сейчас до Феликса дошло, какой же он ненормальный. Так глупо сорваться, после всего, что было. Теперь Хёнджин обозлился на него ещё сильнее, чем прежде. Можно с уверенностью предположить, что теперь его жизнь превратится в самый настоящий Ад. И то, что было прежде, покажется ему волшебной сказкой... Он уверен, что сегодня же вечером Хёнджин снова заявится к нему злющий и беспощадный, и будет играться с его телом до тех пор, пока Феликс снова не потеряет сознание. От этой мысли бросало в дрожь, но блондин был уверен, что именно так всё и будет. Если не хуже... Ему захотелось сжаться в комок и заскулить от вновь нахлынувшего паршивого ощущения безысходности. Он отдал бы всё на свете, лишь бы закрыть на мгновение глаза, а потом открыть и оказаться где угодно, лишь бы там был покой, и не было Хёнджина.              Спокойствие, тишина, безмятежность без боли и дёргающих судорог, без постоянных унижений и мучений. Всем своим существом он желал попасть именно в такое место, чтобы можно было забиться в щель и прийти, наконец, в себя после нескольких недель непрекращающегося кошмара. Феликс чётко осознавал, что хуже, чем сейчас, уже не может быть. И от этой мысли хотелось побиться головой об стену, зная, что он сам же в этом виноват. На сердце было очень тяжело.  — В сутках всего двадцать четыре часа. А у тебя вполовину меньше способов солгать мне, мой маленький любимый. — тихо шепчет Хёнджин, отталкивая блондина от себя. — В сутках всего двадцать четыре часа. И половину из них ты лежишь без сна, думая о боли и резне. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Осторожнее выбирай себе компанию.        Хёнджин поднимается с пола и направляется к двери, снова крепко хватаясь за ручку, чтобы выйти. Ему не нужна любовь... Он её избегает.  — Всего двадцать четыре часа... — усмехается Феликс его грубости и желанию сбежать. — Так мало... Этого так мало, чтобы лгать, как ты, или любить так, как ты.  — Да, кроха, в сутках так мало часов. — усмехается Хёнджин. — И половину из них ты лежишь в постели со мной, мой лживый любимый. В сутках всего двадцать четыре часа, так ты скажешь, за большую их часть ты платишь. За всё, за что тебе платили, любимый мой.        Он подарил бы ему свой пыл. Подарил бы свои алмазы. Феликс поразил ночные улицы и его извращённую похоть. Он считает до трёх, пока все умирают. До него сложно достучаться. Хёнджин холоден к ласкам.  — Я думаю, это отвратительно — верить и доверять. Если бы мне было не наплевать, тогда мне нечего было бы доказывать. Хоть это и забавно, это слегка запутано. Я сделал всё, что мог, но твоё эго все ещё тяжело поколебать. Так, кроха, двадцать четыре часа для тебя мало? — оборачивается и смотрит на Феликса.  — Этого достаточно, чтобы изменить жизнь.  — Тогда я даю тебе двадцать четыре часа, чтобы сбежать из этой комнаты, из этого дома, уехать из этого города и забыть меня. Если не получится, то тебе придётся навсегда остаться со мной.        Как только за Хёнджином захлопнулась дверь, Феликс стал жадно глотать солёные капли, стекающие по лицу, а потом натянул на себя футболку и сжался в комочек.        Было больно... Невыносимо больно...        Двадцать четыре часа, чтобы спастись...        Двадцать четыре часа, чтобы снова стать его...