Cпущусь я, жалок, в страшный ад.
Повсюду вопли, стоны, дымка,
пространство наполняет тухлый смрад,
страж Минос греет грешников дубинкой –
и надзиратель, сам насилием влеком,
последствия услады бесконтрольной
сполна оплачивает пыткой больной:
льют Данаиды вечно кипятком,
свидетели Орфея сердобольной
игры – вздыхает с арфой в унисон.
Убранство, пафос пыточных палат –
естественно, изобретенье,
как выброшенный химикат
пред колокольным боем в воскресенье.
Я часто начал размышлять о смерти,
о натюрмортной блеклой пустоте
без сатанинской исполинской тверди,
где духи воют траурного Верди,
элегию безмолвной наготе
больной и покалеченной души,
от искупленья, только за гроши.
Полуживой пейзаж, статичный и безмолвный,
бельмом заплывший мутный пруд и глаз
вздыхает томно и подчас,
он издевается, стебётся словно.
Циклоп неумолимый и крамольный,
злорадную точа слезу, алмаз,
смеющийся непроизвольно,
ни съесть, ни отпустить не хочет нас.
Вонзает острие в грудную клетку.
Упала с треском пара спиц.
Из судьбоносной чёрной метки
освободится стая птиц,
привольных беззаботных ласточек,
приветных и весенних весточек
на арабесках прописных страниц
история проносится беспечно,
так быстро, мимо так и так бесчеловечно!
Куда потом те ласточки летят?
Всё в ту же клетку – Гефсиманский сад.
06.01.2024
