ЛВПГ-лето в пионерском галстуке

Натуральный балаган

Легкий ветерок принес со стройки удушливый запах жженой солярки. Он казался настолько чуждым для этого места, что хотелось от него скрыться. К тому же дождь, до сих пор только накрапывавший, усилился. И Юра немедля отправился в кинозал. Не будь ядовитого ветра и холодного дождя, он все равно не смог бы не свернуть туда, ведь это место больше других полнилось воспоминаниями о том лете.

Кинозал стоял рядом с эстрадой – он был одновременно и театром, и танцполом, где в пасмурные вечера проводились дискотеки. Высокое деревянное здание сохранилось на удивление хорошо, только большие окна зияли черными провалами с торчащими осколками в рамах. Ступеньки кинозала скрипели точно так же, как два десятка лет назад, в первый вечер их знакомства. В глубине души Юра даже порадовался скрипу – так ли часто услышишь ничем не искаженные звуки из детства? Вот бы еще услышать фортепиано: нежную глубокую «Колыбельную» – лейтмотив того лета. Это здание всегда ассоциировалось у Юры с музыкой: и раньше, когда она звучала здесь каждый день, и сейчас, когда в кинозале царила мертвая тишина. Но почему этот зал даже в безмолвии продолжал напоминать о ней, Юра не понимал.

Снаружи строение сохранилось неплохо, а внутри – так себе. На окнах колыхались плотные, изъеденные молью шторы. Утепленную войлоком дверь выбили, из пустого проема внутрь полутемного зала падала полоса дневного света. Она расстилалась по спинкам зеленых зрительских кресел, до сих пор стоявших ровными рядами. Она падала на голую стену, оттеняла фактуру облупившейся краски. Освещала бурый, грязный пол. Взгляд следом за лучом упал на выбитые паркетные досочки, и Юра понял, отчего именно музыка стала для него такой яркой ассоциацией. Россыпь бурых брусков где-то лежала кучкой, а где-то ровным рядом – точь-в-точь как выбитые фортепианные клавиши. «Колыбельная» – красивая мелодия, вот бы снова сыграть.

Сцена. Слева, на месте, где тем памятным вечером сидел Володя, теперь росло деревце – тонкая, совсем молодая березка пробилась через фундамент наружу, выломала истлевшие доски и потянулась к свету, к провалу в потолке, через который в темный зал попадали косые бледные лучи. Необычайно пушистая крона лишь подчеркивала окружающую пустоту. Эта пустота резала Юре глаза, он отчетливо помнил, что раньше там стояло пианино.

Ступая по досочкам-клавишам, Юра направился к березе. Только коснулся чуть пыльных листьев, как понял: он ни за что не хочет уходить отсюда. Вот бы остаться здесь дотемна, смотреть на березу и ждать, когда откроется тяжелый занавес и актеры выйдут на сцену. Он прислонил лопату к стене, сел в ветхое зрительское кресло, оно заскрипело. Юра улыбнулся, вспомнив, как в вечер первой репетиции пол жалобно выл под ногами, когда Юрка мялся перед обитой войлоком дверью, что валялась сейчас на крыльце. Как же он тогда злился на Иру Петровну, как злился! ***